Мирное время

Ибрагим бек жестоко ошибся. Поражения следовали одно за другим. Обещанная помощь не приходила. Наголову разгромленный басмаческий главарь с жалкими остатками своих людей забрался, как затравленный зверь, в мрачные ущелья. Там рыскал он, все еще свирепый, все еще опасный, полный ненависти к народу.

Последние пятнадцать всадников - личная охрана Ибрагима, - не вкладывая сабель в ножны, шли в горах уже восьмые сутки за аскар-баши-газы. Ишан, духовный наставник, постоянный спутник Ибрагима, вел его к последнему убежищу, в локайский кишлак Сарыкамыш. Но и этот кишлак оказался чужим, опасным. Они миновали его и поскакали дальше по тесному ущелью вдоль Вахша.

Басмачи пробирались к Пянджу, скрываясь за камнями, за уступами скал, вздрагивая от каждого шороха, каждого звука.

В небольшой долине им встретился отряд красноармейцев. Пришлось принимать бой. Люди падали вокруг Ибрагима. Это было последнее поражение. Он приказал уцелевшим скакать в сторону, чтобы обмануть погоню, а сам с ишаном бросился в заросли. Они ушли отсюда вдвоем - весь отряд погиб в бою.

Всадники, озираясь, скакали по дороге меж хлопковых полей. Хлопок буйно рос, заливая всю долину. Зеленым ковром расстилалась перед басмачами таджикская земля. Но им не было места на этой земле!

Кони медленно брели, опустив головы и раздувая бока. Хлопковым полям, казалось, не будет конца. Ибрагим потянул повод и направил коня в предгорья. Там спокойнее.

Ишан ехал впереди и бормотал молитвы:

- Так же и тех, которые бежали и были изгнаны из домов своих, терпели изнурения на пути моем, были в битвах и были убиты, очищу я от злодеяний их, введу их в сады, по которым текут реки...

Ибрагим злился. Вот ханжа! Нашел время вспоминать коран...

К вечеру они укрылись в неглубокой впадине между холмами. Подстелив халаты, улеглись не расседлывая коней. Перед сном ишан долго молился. Ибрагим угрюмо молчал.

- Господи! Разреши наш спор с народом нашим, указав истину: ты наилучший разрешитель... - закончил ишан.

- У нас нет больше народа, - сказал Ибрагим. - Они прогнали нас.

Он закутался в халат и отвернулся.

- Для каждого народа свой срок: когда наступать будет срок для них, тогда ни ускорить, ни замедлить его они не смогут и на какой-нибудь час, пробормотал ишан.

- Ишан! - злобно сказал Ибрагим. - Что хорошо в бухарском медресе, не годится на пути войны. Нельзя жить одними сурами. Что будем делать?

- Ни одна душа не знает, что приобретет она себе завтра: ни одна душа не знает, в какой земле умрет она. Бог есть знающий, ведающий, - снова пробормотал ишан.

- Палка лучше дурного спутника, - ответил Ибрагим пословицей и закутался в халат с головой.

- Мы одни. Зачем ругаться, - беззлобно сказал ишан.

Наступила ночь. Ибрагим не мог уснуть. Не спал и ишан: он охранял покой аскар-баши-газы.

Ибрагим лежал с открытыми глазами. Перед ним, быстро сменяясь, мелькали картины его бурно прожитой жизни. "Где же он, мой народ, - думал Ибрагим. Что сталось с ним за такой короткий срок? Мои локайцы меня прогнали...". Он горько усмехнулся и закрыл глаза.

...Дурбун, Марка, Локай - полукочевые узбекские племена. Они переселились в Гиссар в 60 годах прошлого века, когда войска русского царя захватили Ура-Тюбе, Джизак и с боями продвигались к Бухаре.

Среди переселившихся локайцев был Чокабай - отец Ибрагима. По случаю рождения сына Чокабай устроил большой той: зарезал десяток баранов, в огромных казанах сварили ароматный плов; гостей одарили халатами и головками русского сахара в синей бумаге.

Когда эмир пожаловал Чока-баю чин токсоба, Ибрагим уже закончил учение в школе родного кишлака. Он знал сотню сур из корана и как истинный мусульманин умел совершать по всем правилам религиозные обряды.

На этом Ибрагим остановился. Он не собирался стать муллой. Его мало привлекало учение. Он предпочитал охоту с прирученным ястребом, ему нравился шелест камышей в тугаях Кафирнигана, он любил риск, кровь, запах войны. Отец его был достаточно богат, но разве не приятно продать на базарах Гиссара или Дюшамбе целый мешок фазанов, таньга за пару?

Когда Чока-бай умер, сын устроил ему пышные похороны. На это ушли почти все деньги, и Ибрагиму пришлось туговато. Он стал конокрадом. Ибрагим уводил коней у дехкан Регара, Денау, Гиссара. Кишлаки своего рода он обходил: у своих красть нельзя. А потом ему повезло: за какие-то заслуги отца он получил от гиссарского бека чин караул-беги.

Вскоре эмир Саид Алим-хан бежал из своей столицы и временно обосновался в Курган-Тюбе. "Его высочество" приказал выслать разведчиков в Байсун узнать, идут ли сюда красные войска. Трусливые чиновники не хотели рисковать своей головой. Они вспомнили о молодом караул-беги, конокраде Ибрагиме из Локая.

Двадцать дней шнырял Ибрагим с джигитом в горах Байсуна, и когда вернулся - сообщил, что красных нигде нет. Саид Алим-хан перебрался в Дюшамбе, а Ибрагим получил чин мирахура. Для лошадиного вора это было не так уж плохо.

Но Ибрагим ошибся. Красные наступали - подходили к Гиссару. Весной Саид Алим-хан переплыл воды Пянджа и вышел на афганский берег.