На дворе, по грязи, среди куч наваленного кирпича, кусков штукатурки и всяких отбросов толкались китайцы, о чем-то оживленно разговаривающие, размахивающие руками и заметно волнующиеся. С трудом протискавшись сквозь толпу, капитан подошел к двери, ведущей в ночлежку. Надо было пройти по двум скользким, обмерзшим ступеням, прежде чем открыть дверь. На Вольфа пахнуло зловонным паром, в котором смешались запахи человеческого тела, варящегося уксуса с грибами и дубовыми наростами, от чего разъедало глаза и нос, сладковатого угара от пролившегося в огонь масла и жарящейся свинины с черемшой[24]
. Откуда-то, словно из подземелья, доносились крики, напоминающие прибой волн. Это были голоса многих людей, проводивших ночь в этой «хойми» на окраине Ляояна, которому вскоре суждено было быть свидетелем одной из наиболее кровавых страниц в истории человечества.Вольф толкнул вторые двери и очутился в обширном подвале со сводчатыми потолком и могучими столбами, сложенными из крупных камней и поддерживающими огромное здание, переполненное разношерстным и многочисленным населением большого города. В потолок были ввернуты крючья, и на них висели бумажные фонари из разноцветной бумаги, украшенные грубыми рисунками и черными надписями; они тускло освещали проход между двумя рядами не то открытых гробов, не то шкафов. Это были нары, шедшие от земли до потолка в три яруса и разделенные перегородками с таким расчетом, чтобы каждый человек мог находиться в особом отделении.
На нарах лежали толстые циновки; стены и потолок, сколоченные из досок, были оклеены пестрыми картинами религиозного или эротического содержания. Тут же на красной бумаге крупными черными буквами были напечатаны особые объявления о том, что больные «черной болезнью»[25]
не могли оставаться в помещении «хойми» и должны были покидать до захода солнца городские ворота. У самой стены на особой скамеечке стояла небольшая масляная лампа, запас трубок и медный сосуд с опиумом.Когда Вольф вошел, многие отделения на нарах были уже заняты, и в них, словно в подземелье, где-то глубоко светились огоньки ламп.
Некоторые из посетителей сидели на нарах у своих отделений, из маленьких чайников наливали чай и прихлебывали его, жуя черную, вязкую пастилу. Вольф подал подошедшему к нему китайцу, содержащему ночлежку, серебряную монету и приказал дать ему помещение для ночлега.
Китаец хитро улыбнулся.
— Капитан[26]
хочет, — сказал он, — посмотреть, как ночуют бедные китайцы? Шанго!..— Ты угадал, тайе![27]
— ответил Вольф.Китаец привел его в конец «хойми», где были отделения для более зажиточных ночлежников. Здесь нары шли только в два яруса, и в каждом отделении можно было даже сидеть. Китаец указал Вольфу на свободное место.
Вольф потребовал чаю и, напившись, лег навзничь и стал курить папиросу. Напротив его отделения, через проход, лежал старый, толстый китаец. У него была одышка, и он шумно и тяжело переводил дыхание, с трудом переворачиваясь с боку на бок. Возле его головы горела под стеклянным колпачком маленькая лампа, и толстый китаец, умяв пальцами шарик смолистого опиума, натыкал его на тонкую костяную палочку и медленно плавил над огнем, поворачивая то одной, то другой стороной. По временам опиум вспыхивал синим огнем и распространял сладкий дурманящий дым, плывущий в воздухе извилистыми тяжелыми струями. Тогда старик торопливо вкладывал шарик в толстую бамбуковую трубку и делал несколько глубоких затяжек, после которых он откидывался на нары и долго лежал без движения, уставившись глазами в потолок и медленно маленькими кольцами выпуская дым. Потом он снова, кряхтя и вздыхая, поворачивался на бок и снова приготовлял ядовитое курево, все более и более дымящее и наполняющее подвал «хойми» клубами сладкого, медленно опадающего дыма. Вскоре голова китайца грузно упала на нары, а желтая, безжизненная рука выронила трубку. Тогда к курильщику подбежал хозяин, с любопытством заглянул ему в лицо, положил руку на висок, послушал, а затем, лукаво улыбаясь, подошел к Вольфу и, указывая на уснувшего китайца своими черными бегающими глазами, шепнул:
— Пусть смотрит капитан! Это Сяо-Нан, самый богатый купец в Ляояне. Раз в неделю он приходит в мою «хойми» и так спит до утра, а потом, днем, снова дела… И так на целую неделю. Сяо-Нан приходит отдохнуть ко мне, забыться…
Словоохотливый китаец прервал свой рассказ, так как в это время в ночлежке появился новый посетитель. Это был высокий, широкоплечий китаец со смелым лицом и горящими глазами. Он взглянул на хозяина «хойми», и тот немедленно бросился к нему навстречу и начал его устраивать в соседнем с Вольфом отделении. Вольф поднялся и сел на краю нар. Вновь пришедший также сидел, медленно расстегивая на себе черный халат и тихо звеня двумя толстыми серебряными браслетами на правой руке.
Вольф невольно улыбнулся. Он был уверен, что видит рядом с собой того рассказчика, чей голос он слышал, стоя перед воротами дома.