- Так, вы кушайте, не торопитесь, - Павел Сергеевич встал из-за стола, поправляя китель. - Ты для Бориса оставил, как я просил?
- Да, и для ночной смены, все подготовлено. Мне для Константина Марине передать?
Павел Сергеевич посмотрел на стол Марины, она раскраснелась от смеха, Денис что-то непрестанно говорил, почти шепча ей на ухо.
- Да, передай Марине. Мужчины, жду вас у себя часа через два, договорились?
Все утвердительно кивнули, Гуля вопросительно, сильно округляя глаза, посмотрела на Жана.
- Это мужской разговор, - произнес он почти без акцента.
Все дружно рассмеялись, Жан удивленно смотрел на них.
- Я что-то не так сказал?
Через полчаса в зале погас свет, остались гореть только лампы по периметру потолка, освещая желтым светом стены и малую часть пола, оставляя основной зал погруженным в легкий полумрак. Разговоры стихли в одну секунду, кто-то от неожиданности подавился, еле сдерживая кашель.
Парадная дверь раскрылась, и в зал вкатили огромный торт, украшенный сотней горящих свечек, по центру красовалась ярко красная цифра семь, символизирующая семь лет исследовательской работы на станции.
Скрип маленьких колес тележки под тяжестью кулинарного шедевра потонул под продолжительными аплодисментами, замигали яркие огоньки вспышек камер.
Жан встал из-за стола и стал приглашать всех девушек задуть свечки, в первых рядах уже стояли Марина с Айгуль, перешептываясь друг с другом. Гуля кидала быстрые взгляды на Дениса, освещенная пламенем свечей, зловеще улыбалась, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Лица обоих сирен приобрели заговорщицкий и надменный вид, свойственный уверенным в себе женщинам, точно знающим себе цену.
Вскоре Жану удалось набрать около десятка развеселившихся дам. Чередуя английский, французский и русский счет, Жан, поддерживаемый хором мужчин, начал обратный отсчет. Задуть свечи с первого раза не удалось, и на помощь старающимся девушкам бросилось несколько парней, Денис все норовил встать поближе к Марине, мощно задувая их ряд. Обе сирены разразились хохотом, растворившимся в общем гуле ликования. Жан удивленно поднял правую бровь и дал команду на включения света.
Торт очень быстро, буквально в несколько минут разделили на порции, оставшуюся часть, большую по размеру, увезли обратно, для ночной смены.
В комнате Павла Сергеевича было шумно, гул голосов начинал слышаться сразу при входе на этаж, усиливаясь по мере приближения, сливаясь в один непонятный бубнеж, перемешанный со взрывами хохота. Справедливости ради стоит отметить, что гудел весь этаж, служба безопасности смотрела на эти нарушения сквозь пальцы, предоставляя подготовленные заранее заготовки формальных ответов для особо сердобольных, которые всегда находились, требующие соблюдения режима и наказания виновных.
Анатольич и Жан, уговаривая уже вторую бутылку, разгоряченные, раскрасневшиеся, ожесточенно спорили в своей привычной манере, ярко жестикулируя и ерзая на месте. Если взглянуть на их спор со стороны, то может показаться, что вот-вот и начнется драка, но каждый раз, когда накал страстей достигает своего апогея, то один, то другой наполнит вновь рюмки, и огненная вода, обжигая горло, туманя голову хлестким ударом по нервам, заставляет спорщиков успокоиться, ощущая приятное тепло, поднимающееся снизу и заполнявшее грудь. Переведя дух, они начинали заново.
Павел Сергеевич и Алексей Евгеньевич удовлетворившись первой бутылкой, лениво рассматривали последнюю 3D-карту скважин, болтая в воздухе проекцию как ребенок играет кубиками.
- Нет, но ты вот скажи мне, Ваня, - распалялся Анатольич, - в чем смысл? Человек свободен по рождению или нет?
- Да, конечно, мы все рождаемся свободными, - отвечал ему Жан, втирая большим платком крупные капли пота на лысине.
- Вот, значит свободным. Тогда почему все и вся сразу же старается вогнать его в рамки, по сути заточить в клетку?
- Нет, нет, Анатольич, это другой, эм, другая свобода, понимаешь?
- Не понимаю, свобода и есть свобода, она одна.
- Да, но нет. Свобода скорее как права, эм, правила?
- Право, - поправил его Алексей Евгеньевич. - Жан пытается на пальцах пересказать размышления Руссо по поводу общественного договора, но ты, Анатольич, пытаешься мерить все идеалистическими, пожалуй даже, романтическими понятиями. Я охотно тебя понимаю, но большинство не поймет. Право уже давно заменило человечеству свободу.
- Да, спасибо, свобода есть Право.
- Ну, уж нет, Право это Право, оно дает освобождение от ограничений, но это не свобода, - возразил Анатольич,.
- Глубоко копаете, - сказал им Павел Сергеевич, - сколько бы вы ни спорили, каждый из вас окажется правым и неправым.
- Не согласен! - хором ответили ему Жан и Анатольич.
Анатольич подмигнул и налил еще по рюмочке.
В дверь постучали, все на мгновенье затихли, стараясь удостовериться, не показалось ли. Стук раздался повторно, более уверенно, чувствуя, что его заметили.