Быть может, военачальники в этой войне – и не только у немцев – не выявили и не могли выявить себя. Впервые война была, в настоящем смысле слова, войной масс, целых народов, демократической войной, если можно вообще употребить это слово в такой связи. Военный демократизм, кажется, проявляет себя в том, что в огромной армии решает не один, а несколько военачальников; вся война и отдельные битвы выигрываются благодаря соответствующей координации отдельных самостоятельных армий. Уже Вольтер отметил, что теперь нельзя совершить ничего великого с величайшими армиями: военная сила удерживается в равновесии, а потому из такой войны проистекает лишь народное бедствие. О мировой войне это можно сказать в значительной мере.
Поражение Германии произошло не только благодаря военным недостаткам; война, как вполне правильно сказал Клаузевиц, – это политика другими средствами; вся немецкая точка зрения на европейское и мировое положение, как и на собственный народ, была ложна.
Пангерманский план – немецкое войско, офицерство были ориентированы пангермански – был ученый, но в то же время неправильный. Немцы неверно определили военные, политические и экономические силы; переоценивали себя и своих союзников и недооценивали своих противников; до самого конца они упрямо не верили в военную мобилизацию Америки, как вначале недооценивали Англию. На примерах они доказывали, что американцы не могут перебраться через море; в своей фантазии они совершенно неверно увеличивали силу своих подводных лодок, уже недостаточных по количеству. Германия совершенно непонятным образом обманывала себя относительно Австрии, продолжая это делать и тогда, когда с самого начала можно было видеть бездарность австрийских военачальников в Галиции и Сербии. Бездарность Австрии и Германии, думаю, доказывает наступление на Италию; мне казалось, что лучший, более энергичный австрийский и немецкий военачальник мог бы лучше воспользоваться Северной Италией против Франции. Но для чего эти военные рассуждения штатского человека – у Германии и Австрии в 1918 г., когда Россия и Румыния вышли из рядов воюющих, числом было не многим меньше войска, чем у союзников, на французском фронте обе стороны сравнялись в численности – а все же в конце концов немцы были поражены. Nota bene: англичане и американцы свои армии импровизировали, лишь у французов и частично у итальянцев была более старая армия и военные традиции: блестящее доказательство, что прусский милитаризм не оправдывает себя. Абсолютистический монархизм был и в военном отношении поражен демократией.
Немцы почти совсем не считались с промышленным преимуществом союзников. Англичане очень скоро выучились сопротивляться подводным лодкам, то же самое и американцы; американцы, например, изобрели более действительные газы, но из гуманности их еще не употребляли; Эдисон способствовал армии тоже несколько полезными изобретениями; правда, от него ожидали чудес, но он сделал больше – мелкими изобретениями он повышал боеспособность своих соотечественников.
Наконец, немцы слишком верили в механизм организации и материальную силу, они не умели считаться с моральными силами – они верили в дегенерацию Франции, но не видели дегенерации Австро-Венгрии и не были способны понять моральную силу Англии и Америки, Италии и Сербии – немцы пали в битве жертвой своего прусского милитаризма, своей науки, своей истории, своей философии, своей политики.
Окончательной победе способствовали рядом с Францией и остальные союзнические армии. Англичане удерживали для себя и для союзников свободу моря и этим давали возможность доставлять провиант, материалы и разный товар не только себе, но и во Францию: я уже обращал внимание на длительную и упорную борьбу Англии с подводными лодками, кончившуюся поражением Германии; англичане и американцы сумели потопленные корабли возмещать новыми. Кроме борьбы с подводными лодками, флот не играл большой военной роли, он был больше всего занят охраной торгового флота. Как солдаты англичане отличались прямо исключительной устойчивостью и выносливостью. То, что английский военачальник – Хег – приписывает окончательную победу союзников чуду, свидетельствует, что он признает силу и энергию немецкого напора и одновременно критикует условия на стороне союзников, так как и у них не все было в порядке, особенно же не хватало единства командования; того же самого, правда, недоставало и у неприятеля, но немцы все же умели держать на узде венских политиков и стратегов. Конечно, в течение целой войны немцы доказали удивительное терпение, храбрость, а в мелочах и ловкость: они сопротивлялись большинству народов всего света. За это им уважение!