Мировая революция. Воспоминания

Ту же позицию занял после манифеста Карла и Национальный Комитет в своем заявлении от 19 октября; в нем говорится: «Чехословацкий вопрос перестал быть вопросом внутренней перестройки Австро-Венгрии, он стал международным вопросом и будет разрешен совместно со всеми мировыми вопросами. Он также не может быть разрешен без согласия и переговоров с той международно признанной частью народа, которая находится вне границ Чехии».

Видно, какое огромное значение д-р Рашин и д-р Соукуп приписывают ответу Вильсона и ноте Андраши, признающей этот ответ; мы знаем от д-ра Рашина из его описания переворота в брошюре «Мафия», как нетерпеливо он ожидал полной капитуляции Австрии, которую и увидел в ноте Андраши. С этой капитуляцией связан весь переворот 28 октября, ей он обязан всем своим характером, особенно спокойным и бескровным течением.

Говорилось, что переворот 28 октября до известной степени запоздал, что он мог произойти после манифеста Карла (16 октября) или после ответа Вильсона Австрии (опубликованного в Чехии 21 октября). Я лично после провозглашения Временного правительства и после ответа Вильсона, которые оба были направлены против манифеста Карла, ожидал выступления со стороны наших, оно и состоялось в виде заявления Национального комитета по поводу манифеста Карла. Итак, мы видим, что д-р Рашин – думаю, с согласия всего Национального комитета – ожидал полной капитуляции Австро-Венгрии, которую и увидел как формально, так и внутренне в признании программы Вильсона со стороны Андраши. По моему мнению, это была вполне правильная тактика; она соответствовала соотношению сил враждебных сторон, т. е. Австро-Венгрии с ее военной мощью и нашего движения на родине с его более слабыми силами. Теперь ясно, что д-р Рашин и его друзья, опираясь на признание программы Вильсона Австрией и даже венгерским политиком, присоединил чешский переворот к наивысшему успеху Временного правительства и что благодаря этому переворот 28 октября стал синтезом революции дома и за границей.

Тем, кто ожидал переворота сейчас же после манифеста Карла и венского переворота, необходимо указать, что в то время была еще необходима революция, а к ней мы не были готовы. Переговоры с Веной и в Вене о преобразовании исторических земель в национальное государство, если даже был бы лишь тактическим шагом, все же бы обязывали и неприятно действовали за границей. Позднейшие переговоры с наместником в Праге при изменившихся обстоятельствах не били так в глаза и не обязывали. Сигналом к перевороту мог скорее послужить развал итальянского фронта, но недолгое ожидание капитуляции перед Вильсоном обеспечивало более легкий и верный успех. Я допускаю, что положение могла использовать и какая-нибудь радикальная фракция, если бы она сорганизовалась.

В сообщении о перевороте, которое было сделано д-ром Рашиным и Соукупом в «Годичном отчете» чехословацкого Национального собрания зa первый год республики, мы читаем, что Национальный Комитет 28 и 29 октября вел переговоры с военными и гражданскими австрийскими управлениями; читаем там, что после длительных переговоров с земским военным управлением (28 октября) было заключено «соглашение»: представители военной власти признали за Национальным комитетом право на «совместную работу» и обещали не предпринимать ничего против его желания. Подобное соглашение было заключено с наместником 29 октября депутатами Соукупом, Стршибрным, Рашиным и Швеглой: Национальный комитет «признается» за исполнительный орган суверенного народа (не государства!) и «принимает совместное управление» в области администрации.

Это сообщение вследствие своей сжатости и неопределенности требует дополнений и объяснений со стороны участников: вопрос касается «соглашения» и того, что означали «совместная работа» и «совместное управление»; как долго это должно было продолжаться, в каком смысле и какой должно было иметь конец.

Естественно, что пражский наместник как представитель австрийского правительства вел переговоры с Национальным комитетом на основании манифеста Карла, а быть может, даже на основании программы Ламмаша об образовании федеративных государств, одобренной 22 октября императором; как наместник императора он не мог вести переговоры об образовании республики и государства, независимо от Австрии и династии. Граф Куденгове, как известно, отмечает, что в переговорах с ним Национальный комитет указывал на желание императора создать национальное правительство, что означало лишь федерацию в пределах новой Австрии; документы от 28 октября не подтверждают это объяснение.