Мировая революция. Воспоминания

Говоря о демократии в Америке, я привел Токвиля и то, как он в своей книге об американской демократии подчеркивает и для современности значение религиозной основы американской республики и благодаря этому именно ее моральный фундамент; и это вполне правильно, т. к. ни писанная конституция, ни парламент, ни бюрократия, ни полиция, ни войско, ни промышленность, ни торговля и тому подобные явления не обеспечивают демократии, не может обеспечить ее и ни одно государство, если у граждан нет истинной нравственности и согласия, по крайней мере в главных взглядах на мир и жизнь. При переоценивании государственной организации, материальной и экономической основы государства и общества легко забывают о том, что всегда и всюду общество держалось и держится также идеалами и идеями, моралью и мировоззрениями. Потому-то государство от начала исторического развития всюду опиралось на моральный авторитет церкви, из чего проистекало как раз возникновение теократии и ее перерождение в демократию.

Что касается нас, то мы должны хорошенько сознавать, что значит создавать новое государство. Мы уже давно потеряли династию, у нас не было своего государства и войска, дворянство и церковь были оторваны от народа, у нас не было парламента (земские собрания были лишь слабым его возмещением) – какими же институциями, какими политическими идеями мы вознаградим недостаток государственной и политической традиции и авторитета в момент организации своего возрожденного государства? Достаточно ли для создания и поддержания республиканского и демократического государства бюрократии и полиции, достаточно ли вообще одной фискальной силы? Хватит ли парламента, разбитого на партии и национальности? Во времена Австрии у монарха была старая теократическая традиция, он был освящен верой в Божию милость (назывался прямо «святым»), церковь приводила для поддержки его и его государства слова Павла, бюрократия, дворянство и войско воспитывались в том же духе лояльности… Каков же авторитет нашей молодой республики? Каковы доказательства в пользу ее признания собственными гражданами, народами и чужими государствами?

В первый момент всеобщего восторга при виде добытой независимости граждане всех партий и направлений подчинились революционному домашнему и заграничному авторитету: что будет, когда настанут будни?

Нельзя сказать, чтобы я недооценивал авторитет государства, я не присоединяюсь к нашему Хельчицкому, но, с другой стороны, я не могу переоценивать государство и его власти, обожествлять его; принимая пост президента, я сознавал свои ближайшие задачи как во внутреннем, так и во внешнем управлении государством, но я сознавал также и то, что государство и политика без моральной основы не выдержит… «Приняв на себя эту обязанность, мы полны милосердия и потому не имеем страха в сердце своем; но мы отвергаем всякое укрывательство гнусности и обещаем не жить в хитрости и льстиво злоупотреблять словом Божьим, но перед ликом Божьим мы предстанем как объявители правды в каждой человеческой совести» (II послание к Коринф. 4. 1–2). Вот программа республики и демократии sub specie aeternitatis.

Моральной основой всей политики должен быть гуманизм, а гуманизм – это наша национальная программа.

Гуманизм – это более новое слово для старого понятия любви к ближнему. Слово «любовь» употребляется под влиянием литературы главным образом для выражения серьезного вопроса отношений двух полов, а кроме того, современный человек избегает употреблять понятия, принятые официальной религией. Потому в философии, а вскоре потом и в обычном употреблении начиная с XVIII столетия привились слова «гуманность» или «симпатия», а позднее «альтруизм». К этому привел бывший ранее гуманизм и его идеал гуманности. (Необходимо делать различие между гуманизмом и гуманитарностью!) В действительности гуманность – это нечто иное, как любовь к ближнему, но принцип сформулирован соответственно с новыми условиями, особенно с политическими и социальными.

Гуманитарность вовсе не сентиментализм; и Христос требовал, чтобы мы любили ближнего как самого себя. Человек по природе своей, конечно, эгоист; но является еще вопрос, только ли он эгоист, или в нем есть по отношению к ближнему еще чувство симпатии или любви, чувство непосредственное, прямое, без примеси эгоистических соображений. Психологический анализ показывает мне, что человек по природе своей питает к ближнему непосредственную, бескорыстную, неэгоистическую любовь. (Я перевел этику Юма, и это послужило мне как раз поддержкой данного познания.)

Быть может, эгоизм и сильнее; из этого вытекает, однако, требование, что необходимо сознательно усиливать и облагораживать врожденную любовь к людям. Опыт нас учит, что в конце концов любовь к людям оправдывает себя (соображение эгоистическое); любовь и проистекающий из нее общественный порядок более всего удовлетворяют нормального человека.