Мировая революция. Воспоминания

Заповедь любви не говорит, что мы должны убивать в себе эгоизм. Так, как мы заботимся о любви, так же должны заботиться и об эгоизме; ведь между эгоизмом и эгоизмом есть разница; есть не только хитрый и умный, но и глупый, чрезвычайно глупый эгоизм, вредящий людям не менее, даже более, чем глупая гуманность. Одна хитрость не может оправдать себя.

Совершенно неправильно утверждать, что гуманитарность утопает в чувствах и в чувствительности; наоборот, гуманитарность требует разумности и практичности. Признавая – я это говорю достаточно часто – важность, а в определенном смысле и первенство разумности, я требую образования, просвещения, науки и научности. Я требую вместе с Данте: «Luce intellectual plena d’amore». Англичане и американцы говорят: люби меня немного, но долго; хорошая, практичная пословица.

Было также сказано, что мы должны любить и врагов своих, многие видят в этой заповеди настоящий смысл любви к ближнему. Конечно можно любить и врага; до тех пор, пока люди не дорастут до этой моральной высоты, они будут руководствоваться практичной и человеческой заповедью – быть справедливым к врагу.

Понятие эгоизма для многих довольно неясно. Если человек заботится о себе, прежде всего о себе, о своей семье, о близких, о своем народе, то это вовсе не должно быть всегда эгоизмом; полезная работа легче всего идет там, где может быть легче и постоянно применяема. Я бы сказал, что каждый человек постоянно имеет себя под рукой, а потому он может постоянно работать над собой и для себя. Поэтому люди самому себе не только больше всего приносят выгод, но и вредят. Поэтому разумный человек будет работать для тех, до кого достигает его влияние, – любовь должна быть работой для любимого; сентиментальная разбросанность по целому свету вовсе не гуманность, совсем наоборот.

Энергия, бьющая ключом из таланта, из любви к специальности, из одержимости идеей – эрос Платона, – вовсе не эгоизм.

Кто такой наш ближний? Уже у евреев была заповедь любить ближнего, но под ближним они понимали единоплеменников – Иисус и его приверженцы расширили понятие и на инородцев. В Средние века, как было уже сказано, потом в новую эпоху начинает создаваться междугосударственность и международность в гуманитарном духе; мы принимаем гуманитарный принцип не только интенсивно (этически), но и экстенсивно (политически и юридически). Это означает: при всей любви к собственному народу мы осуждаем национальный шовинизм и придерживаемся идеала международности и стремимся, чтобы Европа и целое человечество организовались как можно единообразнее. Мы требуем мировой политики. Под международностью мы не подразумеваем что-либо ненародное, антинародное, сверхнародное; мы не будем таять от бесцельной любви к какому-нибудь там народу в Азии – человечество не является для нас понятием абстрактным, но, наоборот, конкретным, практическим. Это означает, что нет и не может быть международности без народности; человечество – это организация народов. Я уже сказал и снова повторяю: чем национальнее, тем человечнее, чем человечнее, тем национальнее: гуманность требует позитивной любви к отечеству и народу, она отвергает ненависть к иным народам.

Гуманность не означает то же самое, что пацифизм во что бы то ни стало, пассивный пацифизм. Оборонительная война морально дозволенная и необходима; гуманность исключает лишь войну наступательную, гуманность направлена против насилия: но в то же время она не за пассивность, наоборот, она за активность, за самую действенную энергию – гуманность не должна быть словом, не должна быть лишь на бумаге, но действием, непрерывным действием.

Наконец, неправильно делать различие между малой и большой нравственностью и говорить, что политик в интересах государства не должен и не имеет права оглядываться на нравственные предписания. В действительности дело обстоит так, что человек, который, например, лжет и обманывает в политической жизни, будет лгать и обманывать и в частной жизни, и наоборот; лишь истинно честный человек будет всегда и во всем честен. Вполне правильно полагал Гавличек, когда не делал различия между частной и политической моралью.

Без признания моральных основ государства и политики нельзя руководить ни одним государством, ни одной общественной организацией; ни одно государство, нарушающее человеческие основы морали, не сможет удержаться. Государство и закон черпают свой авторитет во всеобщем признании моральных принципов и в общем согласии граждан в главных взглядах на жизнь и мир. Повторяю и подчеркиваю: демократия вовсе не только государственная и административная форма, но и воззрение на мир и жизнь.