Мировая революция. Воспоминания

Диктатура еще в римскую эпоху была вполне правильно ограничена войной; во время войны и вообще в практической деятельности один вождь лучше, чем дюжина. Диктатура вообще возникает в революционные эпохи, пока революция еще война; но диктатура не может быть институцией нормальной эпохи. Политические вожди не непогрешимы. Четыре глаза видят лучше, чем два, – это вывод, который я сделал из политического опыта и изучения истории. Отсюда также доводы зa парламентский и вообще демократический режим.

На русском большевизме мы видим недостатки диктатуры: большевизм объявил себя non plus ultra развития и заявил, что он непогрешим – отсюда его инквизиция, проистекающая из тех же причин и доводов, как и испанская инквизиция. Непогрешимость – это признак необразованности или полуобразованности; а демократия должна быть именно на страже против политических выскочек.

И я думал за границей, что нам для нашей антиавстрийской революции нужна бы была временная диктатура. В случае, если бы все легионы были сосредоточены во Франции, была бы возможность войти в Германию с союзническими войсками. Победоносная Антанта могла бы диктовать мир в Берлине, как немцы диктовали его в Париже и Версале. Я уже говорил, что об этом плане я вел переговоры с Вильсоном. Я представлял себе, что мы бы вошли в столицу Германии и что уже оттуда вся армия была бы перевезена домой. План не был фантастичен даже после капитуляции центральных держав; Фош хотел идти на Рейн и даже думал о том, чтобы сделать из Праги опорный пункт против немцев, особенно для освобождения Польши. При таком положении временная диктатура была бы необходима в обновленном государстве до тех пор, пока законные выборы не дали бы правовых основ конституции. Мне казалось, что во время революционных волнений такой временный абсолютизм мог бы разрешить многие жгучие вопросы, причем парламент получил бы дополнительно право одобрять или изменять подобные решения. У меня были готовы планы для всяких случаев.

События развернулись иначе. То, что я составил план централизованной и войсками поддерживаемой временной диктатуры, не по абсолютистическим и властолюбивым побуждениям, думаю, не требует доказательства; кроме того, план составлялся при согласии домашних руководителей. Я представлял себе также и временную директорию, состоящую из заграничных и домашних вождей, директориум, который бы был настоящим правительством, не боящимся ответственности. После перевода осуществленного бескровно при помощи неожиданного развала Австрии было вполне достаточно диктатуры Национального комитета и Национального собрания.

Будучи избран президентом, я, естественно, размышлял о проблеме демократического президентства. Во время войны я имел случай близко наблюдать республику в Швейцарии, Франции и Америке и сравнивать ее с конституционными монархиями (Англией и Италией) и проверять, таким образом, на практике взгляды, приобретенные при помощи изучения. Я уже кое-что об этом сказал специально в главе о пребывании в Америке.

В течение всего пребывания за границей о своем президентстве я не думал, мне просто не приходила эта мысль, т. к. я был слишком захвачен освободительным движением. В новой республике я видел себя по привычке (вот тоже антропоморфизм, депутатом и писателем (быть профессором я уже не рассчитывал), работником, создающим республику.

Уже ранее я занимался чисто теоретическим вопросом: не является ли один президент пережитком монархизма (в республиканском Риме было два консула, в Японии было два императора и т. д.); но ведь и монархизм не заключается, как уже было сказано, в том, что монарх единственен – в большом государстве он все равно не царствует один, а при помощи еще нескольких людей, потому что иначе это административно невозможно; монархия – это род олигархии; управление одного лица просто невозможно практически. Какая-нибудь форма директории могла бы буквально соответствовать демократии, но если бы было даже несколько президентов, все же у одного будет всегда больше влияния и авторитета, иначе невозможно.