Мировая революция. Воспоминания

Непредвзятая история нашего религиозного развития покажет нам в ином свете, чем нам предлагают противники Палацкого, соотношение католичества и реформации (протестантства). Тот факт, что у нас реформа проникла так глубоко, что огромное большинство народа ее приняло (говорят, девять десятых), что при огромном напоре и сопротивлении Рима, Габсбургов и их немецких насильников (баварцев и иных) реформация удержалась так долго (последнее крестьянское религиозное восстание было в.1775 г. в Моравии), то есть что сознательное стремление и борьба за религию и нравственность в течение четырех столетий составляли главное содержание нашей истории, этот факт, повторяю, доказывает, что наша реформация была плодом национального характера. Необходимо допустить, что наши историки должны также исследовать, до какой степени и католицизм до и во время реформации (меньшинство народа осталось католическим) был национален. Я не буду ссылаться на влияние Византии в VIII и IX веках, как будто бы у нас была борьба между католичеством и православием; я изложил свою точку зрения на это уже много лет тому назад; наоборот, можно размышлять о том, не вредило ли у нас католицизму то, что он не был достаточно национален, что он был занесен к нам из чужих стран, из Германии, частью из Италии и из иных государств. Что касается католицизма после Белой Горы, то он не мог пустить глубоких корней, потому что был насильственный, а его вожди были национально чужды; это особенно касается иезуитов (они остались чужими и до сих пор) и высшего духовенства, которое, зa малым исключением, оставалось габсбургским и немецким и никогда не было чешским.

Я хорошо знаю, что католичество международно; но, несмотря на свою централизационную тенденцию, католичество во Франции, Англии, Германии, Италии и иных государствах носит свой особый национальный характер, который специалист отмечает в теологии и церковной жизни. У нас низшее духовенство, будучи почти всегда из народа, было народно и обладало национальным сознанием; представители этого духовенства приняли деятельное участие в литературной будительной работе. Однако высшее духовенство, дающее у католиков направление церковной политике и вообще церковной жизни, за малым исключением было не чешское – не было по-чешски образованных и священников; бросается в глаза то, что католицизм до сих пор не вырастил у нас чешского богословия. Вообще наш католицизм не обладает той независимостью и своеобразностью, как в иных землях.

Проблема, которой я здесь коснулся, должна бы была быть подробнее разобрана. Возьмем, например, немцев, которые наполовину протестанты, наполовину католики; англичане по преимуществу англиканцы, но есть и радикальные протестанты; у французов тоже есть значительное протестантское меньшинство; я привожу народы образованнейшие и игравшие в истории человечества значительную роль, как доказательство, что целостная национальность не исключает религиозных и церковных различий и что это различие было ценным для народов и человечества. В противовес этому народы, которые не пережили реформации и религиозно не дифференцировались, не играют пока в истории такой роли, как народы, пережившие реформацию и религиозно и церковно не объединенные. К ним принадлежим и мы; конечно, история вообще, а особенно же с XIV столетия является одной из наиболее живых и духовно ценных. Что касается того, до какой степени та или иная религия и церковь наиболее соответствуют национальному характеру, повторяю, является проблемой, которая должна быть более глубоко взята и анализирована.

Наша реформированная церковь, наша собственная церковь – гуситская и Чешско-братская – была за малым исключением уничтожена; Габсбурги вщепляли католичество с согласия и с помощью церкви огнем и мечом, конфискациями и изгнанием: что означает для нас теперь эта наша габсбургская антиреформация?