Мировая революция. Воспоминания

Нет иного примера, чтобы христианский народ (целый народ или по крайней мере его огромное большинство) так бы изменил свое вероисповедание. Французы задавили реформацию тоже насилием, но у них реформационное движение проникло лишь среди меньшинства; подобно этому, Италия и Испания подавили реформацию, которая и там была лишь среди меньшинства. Всюду антиреформация делалась собственным же народом; у нас антиреформацию делала чужая династия, чужой режим, враждебный нашему народу и нашим духовным традициям. Поэтому каждый образованный и сознательный чех приходит через разбор нашей истории к вопросу: если наша реформация, особенно же Чешская братская церковь, как утверждает Палацкий, является вершиной нашей истории, то что же значит насильственная католизация народа, то есть возврат к старшей религиозной и церковной форме? И притом довольно скорый возврат. Можно ли это объяснить лишь насилием, или был какой-нибудь недостаток в самой реформации? Если да, то какой же? Не проявляется ли в габсбургской католизации также какой-нибудь недостаток национального характера – недостаток твердости, выносливости? Быть может недостаток политических способностей? Какое значение имеет наш протестантизм, в котором благодаря эдикту Иосифа о веротерпимости под церковной формой лютеранства и кальвинизма сохранились гуситство и Чешское братство, то есть, по мнению Палацкого, совершеннейшая церковь? Если философия нашей истории, разработанная Палацким, правильна (я полагаю, что в своей основе она правильна), то в таком случае противоречие между церковью и образованием у нас имеет не только философское и религиозное значение, как у остальных народов, но сверх этого еще и особое национальное: это означает, что наша реформированная церковь была подавлена династией с согласия католической церкви. Между современностью и эпохой реформации зияет пропасть габсбургской антиреформации.

С самого начала нашего возрождения память о нашей реформации ожила и влияла в свободомысленном направлении; имена Гуса, Жижки, Коменского и иных, а позднее и Хельчицкого стали дорогими для всех. Чешский историк не может избежать вопроса о нашей католизации. Палацкий видит в раздвоении церкви на католицизм и протестантство телеологическое развитие истории, так как и католичество, и протестантство соответствуют требованиям человеческого духа: католичество удовлетворяет принцип авторитета, протестантство разум. Это различие не абсолютно, а относительно и будет развиваться и далее; Палацкий полагает, что спасение не заключается в применении одного или другого принципа, но в их соединении, гармонии и взаимном проникновении. Таким образом, обе церкви не должны бы были уничтожать одна другую, но относиться терпимо, тем более что в будущем против обеих выступит безверие.

Я не думаю, чтобы этого разъяснения Палацкого было достаточно для современного религиозного положения; для понимания отношений католицизма и протестантства оно слишком абстрактно и поверхностно; далее дело касается особого отношения католичества к протестантизму у нас и при этом оценки габсбургской антиреформации и ее религиозной ценности. Этой формулировки Палацкого недостаточно даже как ответа на возражения, которые выдвинули против него либералы. Однако в нашем либерализме были всегда течения, которые понимали религиозную сторону нашего возрождения. Для него оставались лишь неясными основы реформации и религии. В какой это было степени, мы можем легко убедиться на Сладковском; этот политический вождь свободомысленной младочешской партии перешел в православие, надеясь, что за ним последуют его партийные товарищи и все те, кто выступал против церкви.

Я знал критическую позицию по отношению к либерализму, поскольку он был индифферентен в религиозных вопросах, я указывал и доказывал, что религия не преодолена и что мы не можем избежать оценки и суждения об отдельных церквах. Я не соглашался с кокетничанием с православием, требуя, чтобы религиозный вопрос серьезно изучался и чтобы подготовлялось его разрешение. Так возникли споры о смысле возрождения, о реформации и габсбургской аитиреформации и вообще религиозных вопросах.

Когда теперь при добытой религиозной свободе тысячи выступают из лона церкви и составляют новую церковь, связанную с реформацией, религиозный вопрос становится практическим и принуждает мыслящие головы к пересмотру либерального взгляда на религию. Правда, и до сих пор существуют защитники религиозного иидифферентизма, уверяющие, что религия преодолена и что споры о католичестве и протестантстве не имеют никакого значения, но это лишь ошибка и поверхностный взгляд для либерализма, которые всюду становятся роковыми.