Миртаит из Трапезунда

– А по каким таким деликатным делам обращался к тебе василевс? – заинтересовался я, ведь в общий интерес к античной философии императора Василия и Ливадина мне верилось мало.

– Неважно, – отмахнулся от меня Ливадин, и я понял, что мой учитель имеет секреты, в которые не намерен меня посвящать. – Что-то я сегодня на редкость говорлив и уже успел рассказать тебе намного больше, чем следовало. Думаю, что в этом виновато вино, настоянное каким-то особым способом на лавровых ягодах.

Я невольно хмыкнул. Эффект вина на лавровых ягодах мне был слишком хорошо знаком, и я бы не рискнул пить его вновь.

– Чудесный вкус! Просто замечательный! Одна незадача, оно чересчур развязывает мне язык! – с блаженным выражением на лице поделился со мной своим наблюдением Ливадин.

– А правду говорят, учитель, что ромейская принцесса незаконнорожденная? – решил я воспользоваться осведомленностью и сегодняшней небывалой словоохотливостью Ливадина, чтобы задать вопрос, который мучил всех обитателей Цитадели, а с некоторых пор и меня в их числе.

– Кто так говорит? – нахмурился мой учитель.

– Все в Цитадели.

– Не смей повторять за негодными сплетниками и клеветниками! – хмельно возмутился Ливадин. – Император Андроник признал свою дочь, поэтому неважно, у кого именно между ног она появилась на свет!

Я прикусил язык. Ливадину было не свойственно выражаться в грубой манере. Очевидно, что виной допущенной им грубости стало злосчастное вино на лавровых ягодах.

Невольно, но Ливадин все-таки ответил на мой вопрос. Оказывается, что придворные сплетники не врали. Принцесса была рождена не императрицей, а одной из любовниц василевса Андроника. Я молчал, но отныне меня мучил другой вопрос. Отчего император Василий согласился взять в жены принцессу с такой сомнительной репутацией? То, что правитель Трапезунда мог не знать всех тонкостей происхождения Палеологини, я самоуверенно исключал.

– Ступай, мой мальчик, – отпустил меня Ливадин, подливая себе в кружку так полюбившееся ему хмельное вино. – И хотя бы в этот раз последуй моему мудрому совету: болтай своим длинным языком поменьше, тогда никто не будет принимать тебя за клеветника и обзывать лгуном.

– Да, господин, – поклонился я и направился прямиком на кухню, ведь даже самые секретные тайны и тайные секреты не могли устоять перед голодным желудком и возможностью набить его чем-нибудь аппетитным.

Глава 11. Ангел во плоти

Спустя несколько дней после чудесного спасения коня Никиты Схолария из рук двух преступных гурийцев и одного местного контрабандиста в моей жизни начали происходить первые долгожданные перемены.

А началось все с того, что меня перевели в ведомство, которое возглавлял Никита Схоларий. Там мне, однако, никто не удосужился толком объяснить новой службы. Ко мне всего лишь приставили очередного учителя – маленького и тощего человечка с желтым лицом и узкими глазами по имени Бюгдуз73, которому было поручено, неизвестно для чего, обучить меня языку наших соседей тюрков. Для чего это было нужно Никите Схоларию, я не догадывался, а давать мне разъяснения никто не собирался.

К моей безмерной радости, в начале зимы завершились уроки риторики и декламации у Ливадина. Учителю наконец-то наскучила моя упертая неспособность к ораторскому искусству, и он, отчаявшись сделать из меня великого ритора, махнул на свою тщеславную затею рукой.

Одновременно с этим я с легким сердцем распрощался с латынью. Подозреваю, что познания господина Иовы успели исчерпать себя и научить меня чему-то новому, учитывая мою исключительную память, стало для старика невозможно. Именно так я обрел свободу, а Иова с удвоенным рвением продолжил мучить писарей вместе с моим соседом по комнате Михаилом Панаретом. Последний до того обиделся на меня, что мы не разговаривали с парнем почти две недели.

Все свое свободное время я стремился проводить с Элени. Однако видеться с девушкой мне приходилось украдкой и в большинстве случаев тайно. На кону стояла репутация незамужней девушки из благородной семьи, поэтому опорочить Элени при императорском дворе приватными встречами с молодым человеком, то есть со мной, было никак нельзя.

Зимой Элени исполнилось четырнадцать лет, и я преподнес ей серебряное ожерелье с волшебно мерцающими опалами. На этот подарок мне пришлось потратить большую часть своих сбережений, но я был вознагражден сполна целым рядом нежных и сладостных поцелуев. Колье настолько понравилось Элени, что девушка стала носить его каждый день, почти не снимая.

Признаюсь, что в архиве у Ливадина я отныне появлялся нечасто. Вероятно, от этого мой загадочный конфликт с писарем Антипом почти перестал меня волновать. Если сначала я предпринимал попытки понять смысл обвинений, брошенных мне парнем, то вскоре, разуверившись в том, что мне это под силу, сосредоточился на своих новых делах.