Миртала

— Весело мне здесь вместе с вами, друзья! — крикнула она. — Но еще веселее будет послезавтра, когда императорские повара зажарят для нас быков и кабанов, а виночерпии в горло нам зальют вино не такое кислое, как у тебя, Харопия! Хлеба и зрелищ, кесарь! Щедрый и добрый наш кесарь! Будут у нас и хлеб, и зрелища!

— Пусть здравствует и в счастье пребывает кесарь, господин наш! — выкрикнуло разом несколько голосов, и отзвук этого хора надолго повис в чистом летнем воздухе.

На террасе домика Менахема, полностью скрытые от взглядов прохожих стеной верхнего этажа, на узорных подушках Сарры возлежали двое мужчин. Одним из них был Йонатан, лицо второго скрывала тень от широкого капюшона. Они держались за руки и вели тихую беседу.

— Юстус! — говорил Йонатан. — Судьба моя представляется мне более завидной по сравнению с судьбой твоей. Я, словно преследуемый охотником олень, гоним теми, с чьим насилием я до последнего дыхания надежды сражался. Но ни сердце, ни лицо мое не лгут, и хлеба я не разделю за столом таких отступников, как ты, секретарь Агриппы, повседневный товарищ и дворня отвратительной Береники и предателя Иосифа!

Юстус старался скрыть смущенное лицо свое под тенью капюшона.

— К вооруженной борьбе меня не вели ни склонности мои, ни убеждения, — ответил он тихо, — поэтому я не сопровождал тебя, когда на весть о том, что в Иудее что-то готовится, ты отправился туда с множеством ровесников своих. Но и сердцем, и обычаями я верен отчизне нашей и вере предков наших, а теперь, когда Менахем оповестил меня о прибытии твоем, я прилетел сюда, как брат, стосковавшийся по давно не виденному лицу брата.

Помолчал и добавил:

— Позволишь ли показать тебе некоторые вещи, которых ты четко видеть не можешь?

— Говори, — ответил Йонатан.

— Я хочу сказать о тех, кого вы называете отступниками и предателями. Богачи, знакомые с эллинской и римской цивилизациями и с устройством римского государства, Агриппа, Иосиф и все им подобные, считают, что борьба с мощным Римом — чистое безумие, ведущее Иудею к окончательной погибели. Поэтому они смирились с тем, против чего вы выступили смело, приведя к разрушению нашей столицы и храма.

Презрительная усмешка блуждала по бледным губам Йонатана.

— Ты уверен, Юстус, что их примирение с Римом имеет источником своим заботу об остатках мизерного существования страны и народа нашего? Не ослепила ли их мощь Рима? Не очаровали ли их блеск и роскошь, запретные для верных последователей веры нашей, недоступные сынам нашей опустошенной земли, которыми они могут здесь насладиться досыта? Их дворцы заполнены рисованными и изваянными изображениями людей и животных, их столы гнутся под тяжестью иноземных яств, римские тоги изящно обвивают их тела, на римских ложах сладострастно расправляют они свои члены. Иосиф Флавий принимал богатые дары от наложницы Нерона, а Веспасиан осыпал его множеством богатств; Агриппа получил царство Халкиды, отобранное у Береники, которая взамен...

Речь его становилась все более быстрой и какой-то шипящей, ненависть искрилась в запавших глазах, рука судорожно сжимала какой-то предмет, который он прятал на груди, в складках одежды. Наконец он процедил сквозь стиснутые зубы:

— Здесь они неприкосновенны, недоступны, потому что их окружает вооруженная охрана Рима. Но там, Юстус, там... — И засмеялся сдавленным язвительным смехом. — Там, в Иерусалиме, кровь таких, как они, заливала мостовые, а из разбитых черепов их мозг брызгал на святые стены, от защиты которых они попытались увильнуть!

Юстус вздрогнул.

— О, Йонатан! — обратился он. — Как же изменили тебя эти несколько лет, что прошли после нашего расставания!.. Я знал тебя юношей смелым, но добродушным, пекущимся об обиженных, но брезгующим кровью и жестокостями... А теперь... Ты стал похож на жителя пустыни, который в борьбе со львами забыл сладкие человеческие чувства, в ушах которого никогда не звучала заповедь пророка: «Перекуем мечи свои на орала, и агнец мирно уснет рядом со львом, и дети без опаски будут играть над змеиным гнездом»[32].

К распалившей взор Йонатана ненависти примешалось выражение болезненной насмешки:

— А ты, Юстус, что, жил в святой голове пророка и узнал, как далеко в будущее был устремлен взгляд его, когда он произносил эту свою заповедь? Только Предвечный может знать времена исполнения пророческих видений. Я, из моря крови и из пламени рукой Его выведенный, знаю, что они пока не настали. До тех пор, пока справедливость не воцарится в мире, пока человек будет восставать против человека и сильный будет попирать слабого, меч возмездия должен доставать тех, кто, подобно Агриппе и Иосифу, предают дело слабых, но справедливых...