Миры Брэма Стокера. Дракула. Свободные продолжения.

— Эти времена прошли. Выживание равняется умеренности. Всем членам Семьи пора это усвоить. — Я повернулся к Фортуне, и мой голос прозвучал злее, чем я ожидал: — А иначе что? Снова массовое заражение? Бурный рост Семьи, более быстрый, чем рост раковых клеток, более агрессивный, чем СПИД? Ограничивая свою численность, мы поддерживаем баланс. Если допустить… бесконтрольное размножение, то в мире не останется добычи, одни охотники, обречённые на вымирание, как когда-то кролики на острове Пасхи.

Фортуна поднял руки, выставив перед собой ладони:

— Не будем спорить, кузен. Мы и сами это знаем. Потому-то и убрали Чаушеску, потому-то и закрыли ему доступ к туннелям, не дали добраться до кнопок, с помощью которых он мог уничтожить весь Бухарест.

— Значит, Тёмный Советник всё-таки существует, — чуть слышно пробормотал я.

Фортуна улыбнулся:

— О да.

Прошло полминуты, прежде чем я смог вымолвить:

— Отец… здесь?

Фортуна встал и направился к тёмному коридору, в котором смутно виднелась ещё более тёмная лестница. Он указал наверх и повёл меня во мрак, в последний раз выполняя обязанности моего гида.

Раньше это была одна из просторных кладовых над рестораном. Пять столетий назад помещение могло быть спальней. Его спальней.

Существо, лежавшее под серыми простынями и укрытое пёстрыми ковровыми покрывалами ручной работы, было настолько древним, что казалось не только лишённым возраста, но и бесполым. Ставни были закрыты, пыль и паутина покрывали всё, кроме того места, где на жемчужно-белой подушке покоились голова и плечи существа. На пыльном полу темнела дорожка, протоптанная прислужниками; света, проникавшего сквозь щели в ставнях, хватало ровно для того, чтобы глаза привыкли к сумраку.

— Боже мой, — прошептал я.

Фортуна улыбнулся:

— Да.

Я подошёл ближе, невольно опустился на одно колено. Уловить сходство с фотографиями, которые мне показывали другие члены Семьи, было очень сложно. Тот же высокий лоб, те же глубоко посаженные глаза и благородные острые скулы, однако все остальные черты разительно изменились. Годы превратили плоть в жёлтый пергамент, волосы — в тонкую паутину, глаза — в мутно-белые мраморные шарики, затерявшиеся где-то между складками иссохшей кожи. Беззубый рот; руки на одеяле, похожие на мумифицированную обезьянью лапку, виденную мной в Каирском египетском музее много лет назад. Ногти — жёлтые, не меньше шести дюймов длиной.

Я наклонился и поцеловал перстень на пальце его правой руки.

— Отец… — прошептал я. По спине побежали мурашки: я испытывал отвращение и благоговение одновременно.

В груди существа родился какой-то скрипучий звук, из щели рта вырвалось облачко зловонного тумана.

Я встал. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел бесчисленные чешуйки и бляшки, царапины, ссадины и струпья гниющей кожи — всё это указывало на саркому Капоши в терминальной стадии. Мне не требовалось познаний доктора Эймсли, чтобы увидеть характерные признаки; все члены Семьи — специалисты по СПИДу и его симптоматике. Лучше уж сесть на кол или заживо сгореть на костре, чем подхватить СПИД.

— Он заразился здесь? — шепотом спросил я и только потом сообразил, что шептать попросту глупо: существо в кровати давно ничего не слышит.

Раду Фортуна усмехнулся:

— Если бы. Отец вёл себя очень беспечно. Не забывайте, ВИЧ относится к ретровирусам, он существовал тысячелетия назад. Ученые не знают, ни откуда он возник, ни как передался людям.

Я отступил на шаг от кровати, волоски у меня на шее встали дыбом от страха.

— А Отец?..

Фортуна пожал плечами:

— Проявил легкомыслие. Давно. Семья уговаривала его не ехать в Африку, однако он был уверен, что это лучшее место, чтобы… уйти на покой. Дать начало новой ветви Семьи. Воскресить славное карпатское прошлое.

Я пятился, пока не упёрся спиной в дверной косяк.

— Он сошёл с ума…

— Именно. — Фортуна шагнул к кровати и натянул покрывало повыше, так что теперь из-под него торчал только крючковатый нос и гниющий лоб существа. — Члены Семьи гонялись за ним по четырём континентам, умоляя вернуться домой. К тому времени, как это им удалось… у него не было выбора.

Я покачал головой. Комната перед моими глазами словно бы задрожала, начала растворяться в воздухе, и я понял, что плачу. Резким движением я вытер слёзы.

— Я не знал…

— Не важно, — сказал Фортуна. — Западная медицина, западная наука и западные технологии победят эту чуму, как до того побеждали другие болезни. Мы на это рассчитываем. Семья сделала всё, чтобы устранить барьеры — межгосударственные, идеологические… так что это вполне осуществимо.

Я кивнул и, коснувшись ладонью руки Фортуны, двинулся за ним к лестнице. Повинуясь безотчётному внутреннему порыву, обернулся, на секунду замер, потом снова преклонил колени перед тьмой за порогом и только потом последовал за своим гидом и консультантом.

Моя рука лежала на его сильном плече. Вместе мы оставили старый мир позади и спустились по лестнице — встречать новый.

Перевод: Н. Сечкина

Филип Фармер Никто не идеален