Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса

Евгения Аэосса Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса

ЧАСТЬ 1. КУКОЛКА Глава 1. Непокорный сверчок и банановый вакуум

«Каждый порыв, который мы сдерживаем, бродит в нашей голове, отравляя разум».

© Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея».

* * *

ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

Альтернативный Сан-Франциско

На сияющих роскошью холмах престижного района Пасифик-Хайтс величаво развернулся многоярусный беломраморный особняк, объятый пышным кольцом изумрудного сада.

Ослепительный рассвет последнего июньского дня ворвался дерзкой россыпью золотистых лучей в тот самый сад, уверенно презентовал начало своего цикла. А также моей новой жизни.

Но пока я об этом не знала.

Пока тринадцатилетняя я сидела на жемчужном бортике декоративного фонтана в нарядном бирюзовом платье, аккуратно сомкнув колени, стараясь держать красивую осанку. Тёплый ветер, словно назло, путал мои длинные, белоснежные, прежде тщательно расчёсанные волосы.

Волнение трепетало в груди. Взгляд в сотый раз скользил по практически заученным строкам любимой книги: «Я чувствую, что отдал всю душу человеку, для которого она — то же, что цветок в петлице. Украшение, которым он будет тешить своё тщеславие только один день…»1

Тётя подбоченилась, нависла багряной неизбежностью, наблюдая пристально, хищно… Точно готовилась атаковать, точно проводила экзамен «пригодности».

Даже кристальные фонтанные струи утратили блеск на стыке с грозной тенью Жанетты Лукреции Голдсвамп2.

Кажется, и я забыла, как дышать. Не хотелось испортить уникальный момент чудесного сближения, в котором меня впервые пригласили пообщаться «о своём, о девичьем».

Разогнавшееся сердце непокорным сверчком перепрыгнуло в шею…

Душно.

Пальцы до хруста смяли белый шальной локон, окутавший контрастной змейкой пожелтевшие страницы.

Размеренное журчание воды, шелест зелени и заливистое пение птиц — умиротворяли, разжигали надежду в сердце наивной сироты, жаждущей впитать хоть крупицу материнской любви.

Неуместно обвешанная крупными драгоценностями женщина могла бы стать гремучим вдохновением для скульптора, ваяющего грузное олицетворение гордыни, эгоизма, чванства, жадности, тщеславия… Но никак не матери.

И всё же я стремилась заслужить хоть толику расположения.

Иного мне не оставалось.

Внезапно гипнотические звуки нарушил знакомый рингтон, имитирующий дробь конского галопа, а после — довольное фырчание.

Карман бордового дизайнерского пиджака родственницы вспыхнул изнутри.

Я опрометчиво уставилась на источник топота и блеск рубиновых брошек, с трудом сглотнув сковавший горло ком.

— Хлясть!

Тут же получила обидную жгучую оплеуху тыльной стороной тяжеленной ладони.

— Не суй свой сопливый нос в мои дела! — располосовал магию ложного единства пронзительный крик, а мою щёку — шипастый платиновый перстень.

— М-м-м, — лишь сипло выдавила, инерционно отвернувшись.

Застыла, ссутулилась…

«Сверчок» тоже словно превратился в метеорит, завис… и через миг — больно обрушился в грудину, оставив раскалённый кратер в самых её недрах.

Слёзы задрожали в широко распахнутых глазах, в носу защипало, а на месте ямочки счастья будто поселился змеиный укус.

— Алло! — раздражённо прошипела в трубку тётя, поспешно приняв звонок.

И как я могла подумать, будто что-то изменилось, будто в этом мире хоть кто-то способен меня полюбить?

— Я тысячу раз предупреждала вашу никчёмную контору! — стремительно умчалась в противоположный конец сада Мегера, поближе к пустующему крылу особняка. — Дозволенная связь и предоставление каталогов с расцветками и размерами… — зачем-то особенно выделила последние слова. — Только по электронной почте!

Со мной вот уже год творилось неладное — слух шалил. Особенно в эмоциональные моменты. Порой я могла уловить звуки происходящего далеко за пределами зримого, а порой не слышала крика рядом стоящего человека.

Зато визги видимых только мне чудовищ никогда не облетали разум стороной.

Вот и сейчас…

Я медленно вернулась в нормальное положение, сморгнула крупные слёзы, тут же разбившиеся о страницы «Портрета Дориана Грея», и выпрямила спину. Старалась изо всех сил абстрагироваться от парящего в невесомости отвратительного оранжевого слизня с уродливыми чёрными клочками по всему телу и паучьими лапами на одном боку.

«Тебя нет! Нет… Нужно быть сильной! Ради памяти мамы», — плавно выдохнула сквозь дрожащую трубочку губ.

Ужас, злость, обида душили меня, а я — их. Подавляла, гнала подальше, заменяла на другие эмоции.