Миры Гарри Гаррисона. Том 14

— Тогда ваши данные покажут как неосознанную, так и сознательную дискриминацию в области генетической селекции. Можно легко увидеть, какое ничтожное количество национальных меньшинств представлено в селекции.

— Я ничего не знаю об этом.

— Зато я знаю. И, принимая во внимание все, о чем здесь говорилось, признаю себя виновным по всем пунктам. Это сделал я.

После этих слов в комнате воцарилось глубокое молчание. Кэтрин Руффин покачала головой, пытаясь понять.

— Я не понимаю, зачем вы так поступили?

— До сих пор не понимаете, Кэтрин? Я думал, вы умнее. Я делал все от меня зависящее, чтобы изменить нашу официальную политику, а также политику всех других лабораторий в стране. Но мне это не удалось. Теперь, когда естественное деторождение фактически ушло в прошлое, все будущие граждане этой страны будут появляться за счет созданного генофонда. При нынешней политике национальные меньшинства начнут исчезать одно за одним. И с их уничтожением неизмеримое количество генов, терять которые мы просто не имеем права, исчезнет навсегда. Возможно, мир крепких белокожих голубоглазых светловолосых англо-саксонских протестантов соответствует вашей мечте об идеальном обществе. Меня эта идея не привлекает. Как не привлекает она людей с разного цвета кожей, непонятными нам обычаями, странными именами и носами неправильной формы. Они имеют такое же право на выживание, как и мы. Причем здесь, в этой стране — Соединенных Штатах Америки. Поэтому не надо мне говорить, что в Израиле и в Италии есть свой генетический фонд. Единственные люди, которые по праву могут называться американцами, — это индейцы, а они тоже были исключены из генофонда. Здесь совершается преступление. Я понимал это, но никого не смог убедить. Пришлось избрать столь драматичный путь для того, чтобы привлечь внимание к проблеме. Во время судебного процесса все факты будут обнародованы. Они послужат веским доводом для пересмотра и изменения политики.

— Глупый старик, — сказала Кэтрин Руффин, но теплота в ее голосе никак не вязалась с грубыми словами. — Вы все себе испортили. Вас оштрафуют, посадят в тюрьму, в лучшем случае, снимут с должности и уволят. Вы больше не сможете работать.

— Кэтрин, дорогая, я сделал то, что должен был сделать. Увольнение в моем возрасте не пугает меня. Я сам уже задумывался об этом. Оставлю генетику и займусь медицинской практикой в качестве хобби. Буду помогать своим старикам. Я не думаю, что суд отнесется ко мне очень сурово. Самое большее — отправят в отставку. Зато я смогу выступить публично. Игра стоит свеч.

— Вам это не удастся, — холодно сказал Блейлок, собрав бумаги и бросив их в кейс. — Открытый процесс не состоится, Вас просто уволят. Так будет лучше для всех. Поскольку вы признали себя виновным, ваши обвинители примут решение на закрытом заседании суда.

— Это несправедливо! — сказал Стертевант. — Он пострадал, чтобы дать огласку происходящему. Не лишайте его этой возможности. Это неспра…

— Справедливость тут ни при чем, мистер Стертевант. Генетическая программа останется прежней.

Эти слова явно доставили Блейлоку удовольствие. Ливемор посмотрел на него с отвращением.

— Вам бы хотелось этого, не так ли? Вы не можете допустить, чтобы факты стали достоянием гласности. Куда лучше избавиться от строптивых служащих — и в то же время избавить страну от чуждых вам меньшинств.

— Я этого не говорил, доктор. Это ваши слова. Но, признав себя виновным, вы ничего не сможете сделать.

Ливемор медленно поднялся и пошел прочь из комнаты, Дойдя до двери, он оглянулся и сказал:

— Все наоборот, Блейлок, потому что я буду настаивать на публичном процессе. Вы обвинили меня в совершении преступления в присутствии моих коллег, и я желаю, чтобы суд восстановил мою репутацию, поскольку я невиновен по всем статьям.

— Пропала ваша репутация, — улыбнулся Блейлок. — Ваше признание вины записано на пленку вместе с протоколом этого заседания.

— Я так не думаю. Сегодня перед началом заседания я совершил последний акт саботажа. На этот раз с диктофоном. Он пуст.

— А как быть с показаниями свидетелей?

— Вы на это рассчитываете? Несмотря на разногласия между мной и моими сотрудниками, мы с ними заодно. Если то, что я сказал, — правда, они захотят, чтобы факты, о которых шла речь, были обнародованы. Вы согласны, Кэтрин?

— Я никогда не слышала, что вы признали себя виновным, доктор Ливемор.

— Я тоже, — сказал Стертевант. — И я настаиваю на проведении открытого судебного процесса, чтобы вернуть вам доброе имя.

— Увидимся в суде, Блейлок, — сказал Ливемор и вышел.

— Я думал, ты на работе. Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, — сказал Гаст Лите, сидевшей у окна их гостиной. — Я зашел собрать вещи.

— Не нужно.

— Я очень сожалею о том, что произошло прошлой ночью, я просто…

— Поговорим об этом в другой раз.

Некоторое время они смущенно молчали, и Гаст вдруг заметил, что на Лите надето платье, которого он никогда раньше не видел: из цветастого ситца, легкое и с большим вырезом. Лита сменила прическу и подкрасила губы. Она выглядела прекрасно, и Гаст задумался, не сказать ли ей об этом.