Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Шаламов — безотносительно к отрицательному мнению о дилогии — точен. Точен именно в силу лагерного опыта. В лагерной терминологии характеризует он способы заработка, используемые Бендером. На криминальном жаргоне того времени (а также более раннего, да и позднего) «фармазон» или «фармазонщик» — именно мошенник. Как правило, мошенник, берущий взаймы деньги под залог фальшивых ценностей.

Бендер не просто мошенник, но мошенник-профессионал. Что, кстати, подтверждается его татуировкой. На груди «у великого комбинатора была синяя пороховая татуировка, изображающая Наполеона в треугольной шляпе с пивной кружкой в короткой руке» (сцена на пляже в «Золотом теленке»).

В Российской империи, а затем и Советском государстве татуировка — знак, отличающий либо моряка, либо представителя «блатного мира». У моряков, понятно, символика флотская либо с путешествиями соотносимая. Татуировки преступников, как правило, с их профессиональной деятельностью связаны. Осведомленность в области языка татуировок — обязательный элемент профессии сыщика. А Петров был именно сыщиком. Удачливым сотрудником Одесского уголовного розыска. Знал, что татуировка — одна из характеристик преступника и отнюдь не всегда выбирается произвольно. Татуировки, определявшие статус в криминальной среде, подразумевали, как известно, ответственность. У Бендера — именно такая. Прежде всего, посредством изображения Наполеона указывалось: носитель татуировки давно стал мастером в своей «специальности» и намерен оставаться профессиональным преступником. «Кружка» же — многозначный каламбурный намек. Термин «круглое» обозначал деньги. «Кружева», соответственно, ложь. Отсюда и «кружить восьмерки» — обманывать. Но «кружкой» называли и камеру предварительного заключения, и любую тюремную камеру. Татуировка Бендера сообщала представителям криминальной среды, что он — опытный мошенник, привлекавшийся к уголовной ответственности.

Игра аллюзиями

Бесспорная принадлежность Бендера к уголовному миру, однако, вызывала неприятие критиков и литературоведов, акцентировавших черты персонажа, выделяющие его из криминальной среды. В частности — «интеллигентность». Так, Я.С. Лурье настаивал, что Бендер — «интеллигент-одиночка, критически относящийся к окружающему его миру»[40].

Исследователь утверждал, что если в «Двенадцати стульях» великий комбинатор еще «грубее и примитивнее, это авантюрист по преимуществу», то в «Золотом теленке» — «веселый и умный человек, вместе с нами шествующий по обществу, сложившемуся в начале 1930-х гг., и вместе с нами смеющийся над этим обществом»[41].

Перефразируя известный афоризм С.Д. Кржижановского, можно сказать, что Бендер — не просоветский, не антисоветский, а внесоветский. Он отнюдь не простой рецидивист-уголовник, но дерзкий и умный интеллектуал, близкий авторам и фиксирующий авторскую точку зрения. Причем как во втором романе, так и в первом. Эффект, возможно, достигается тем, что образ великого комбинатора манифестирует признаки не только реальности, но литературной игры. По удачному выражению М. Каганской и 3. Бар-Селлы, «читатель упорно не обращал внимания на самую удачную комбинацию Великого комбинатора — комбинацию цитат»[42].

В этом ракурсе уместно обратиться к вопросу о прототипе Бендера. Согласно наиболее распространенной версии, «канонизированной» В.П. Катаевым в мемуарах «Алмазный мой венец», прототип — некий Осип-Остап Шор, брат поэта Анатолия Фиолетова[43].

Катаев утверждал: Все «…без исключения» персонажи романа «Двенадцать стульев» «написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: “Мусик, дай мне гусик” — или что-то подобное. Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое»[44].

Характеристика была дана подробная. По словам мемуариста, внешность Остапа «соавторы сохранили в своем романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом, принявшим угрожающие размеры. Он был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить. Но по ошибке, введенные в заблуждение фамилией, выстрелили в печень футуристу, который только что женился и как раз в это время покупал в мебельном магазине полосатый двуспальный матрац».

Согласно Катаеву брат-сыщик, ночью придя на конспиративную квартиру преступников, сообщил, что убили они поэта. В свою очередь, убийца признал, что совершил ошибку и готов искупить ее смертью. Затем Остап пил вместе с преступниками неразбавленный спирт, таким образом справив поминки. И ушел ранним утром, «с тем, чтобы снова начать борьбу не на жизнь, а на смерть с бандитами».