Миры Уильяма Моррисона. Том 4

— Разумеется, — кивнул Кеттер. — И в нашем отчете мы порекомендуем их…

— Сохранить их, конечно же. Эта раса далека от совершенства, но ее можно сделать лучше.

— Когда-нибудь мы дадим ему знать. Когда-нибудь он поймет, как верны были его слова «Но успеха, подобного этому провалу, уже не будет». Когда-нибудь он поймет, что его неудача была проверкой, которую он с легкостью прошел, и это приведет к благоприятному исходу для всей человеческой расы.

— Да, когда-нибудь, в недалеком будущем. — Ксарион расхаживал взад-вперед в маленькой квартирке прямо над комнатой, где жил Питер. — Тогда он узнает, что это мы управляли его действиями, помогали ему с расчетами и вели сборку аппарата. Думаю, он удивится, когда поймет, что эта планета с двумя звездами и остальные изображения далеких галактик — не более, чем декорации на Марсе, где роботы-актеры играли свои роли, ожидая безобидного прикосновения пальцем. Удивится, узнав, что по-настоящему он никогда не обладал властью разрушать.

— Возможно. Но мне кажется, он совсем не обрадуется, если узнает, что наши ученые из далекой галактики на самом деле способны на это, — заметил Кеттер и с серьезным видом сел писать отчет.

ВРАЧЕБНЫЙ ТАКТ

Она проснулась и даже не поинтересовалась, где находится. Вначале вернулись ощущения — чувство жизни, того, что она еще жива, хотя должна быть мертва, и осознание боли, сделавшая ее тело своей площадкой для игр.

После этого к ней пришла одна мысль. Простая мысль, которую мозг породил прежде, чем она успела его остановить. О, Боже, теперь я даже не буду некрасивой. Стану настоящей уродиной.

От этой мысли ее окатила волна паники, но она слишком устала, чтобы долго переживать, поэтому скоро уснула опять.

Позже, когда она проснулась во второй раз, то задумалась о том, где находится.

Понять было невозможно. Ее окружала темнота и тишина. Темнота была непроницаемой, а тишина — абсолютной. Она снова ощутила боль — на этот раз не такую резкую, а, скорее, ноющую, расходящуюся по всему телу. У нее болели все части тела. Она попыталась поднять руки и с удивлением поняла, что они никак не реагируют. Затем попыталась пошевелить пальцами, и это ей тоже не удалось.

Она была парализована. Не могла двинуть ни единой мышцей.

Тишина была такой полной, что приводила в ужас. Не слышалось ни единого шороха. Она была на космическом корабле, но до нее не доходил ни один из корабельных звуков. Ни скрип сочленений, ни периодический металлический грохот. Ни звук голоса Фреда, ни шум ее собственного размеренного дыхания.

На то, чтобы понять, в чем тут дело, ей потребовалась целая минута, но она не поверила самой себе. Однако эта мысль никуда не уходила, и вскоре стало понятно, что так все и обстоит.

Тишина казалась такой абсолютной, потому что она оглохла.

А темнота такой непроницаемой, потому что ослепла. Такова была ее вторая мысль.

Но третьей стал вопрос: почему она не может пошевелить ни руками, ни ногами, хотя чувствует в них боль? Что это за странный паралич?

Она боролась с ответом, но медленно и неумолимо он все равно забрался к ней в голову. Ее не парализовало. Она не могла пошевелить конечностями, потому что у нее их больше не было. Он просто ощущала фантомные боли, передаваемые нервными окончаниями, не имеющими внешних раздражителей.

Когда она осознала это, то упала в обморок. Ее разум погрузился в бессознательность, максимально близкую к смерти.

Проснулась она не по собственному желанию. Она отчаянно пыталась закрыться от мыслей и ощущений, подобно тому, как были закрыты ее глаза и уши.

Но мысли, несмотря ни на что, продолжали лезть в сознание. Почему она осталась жива? Почему не погибла при столкновении?

Фред наверняка погиб. Астероид появился внезапно, увернуться от него было невозможно. Чудо, что она сама успела спастись, если это можно было назвать спасением — остаться слепой, безрукой и безногой, без возможности общаться с окружающим миром… Да она была, скорее, мертвой, чем живой! И никак не могла поверить в то, что такое же «чудо» произошло и с Фредом.

Лучше уж так. Фреду не придется смотреть на нее и каждый раз содрогаться — а также не придется беспокоиться за себя. Он всегда был красавцем и покончил бы с собой, если бы остался искалеченным и обезображенным.

Она должна была найти способ присоединиться к нему и убить себя. Без рук и ног, не имея способа узнать, что творится вокруг, это вне всяких сомнений будет непросто, но рано или поздно ей это удастся. Она где-то слышала, что можно задохнуться, проглотив собственный язык, и эта мысль обрадовала ее. По крайней мере, она попытается. Попытается прямо сейчас…

Нет. Она не поняла этого раньше, но у нее не было и языка.

Она не отключилась, осознав новые обстоятельства ее ужасного положения, хотя и очень хотела. Она подумала, что усилием воли заставит себя умереть. Умри, дура, бесполезный кусок мяса! Умри и положи конец страданиям, умри, умри, умри…