Mischling. Чужекровка

Зачем нужны небесные светила, когда есть Мири? Для меня, унылой исковерканной планеты, она оставалась и Солнцем, и Луной одновременно.

Мы делали все возможное, чтобы командир нашего каравана был нами доволен, и старались вести себя по-солдатски, как он нам наказывал. Какие-то отряды шагали с песней, а мы с самого начала двигались молча, без слова, без звука. Потому что любой звук, твердили мы про себя, может привлечь какого-нибудь злодея или по меньшей мере доведенного до крайности бедолагу. С такими мыслями мы нервно, по-паучьи скользили по разбитым дорогам.

– Как она? – раздался мальчишеский голос.

Мири кивком привлекла мое внимание.

– Перль, знакомься, это Петер, твой друг. У него много друзей. Так ведь, да, Петер?

Петер подтвердил. Во всяком случае то, что мы с ним друзья. Но об остальных своих друзьях распространяться не захотел, поскольку их большей частью…

Мири перебила его.

– Лучше, Петер, поведай-ка нам о себе, – предложила она. – Во всех подробностях.

Петер сказал, что родители его погибли. Что ему четырнадцать лет. Что в Освенциме…

– Полно, угомонись. – Мири вновь не дала ему договорить. – Просто объясни, кто ты такой, чем занимаешься.

Петер шумно сглотнул. И сообщил, что однажды украл рояль…

– В этом весь Петер, – вклинилась Мири. – Умен не по годам, и это порой ему не на пользу. Хотя отзывчив, легок на услугу. – И добавила: – Наверное, у тебя и недостатки есть, правда? Но что-то припомнить не могу.

Я заметила, что Петер глазеет на меня с жалостью. Возможно, это и был один из его недостатков: бесцеремонность.

– Ей лучше, чем можно было ожидать, – пояснила Мири. – Только память не возвращается.

– Неужели совсем ничего не помнит? – усомнился Петер и настороженно замолчал.

– А ты посиди в клетке, – зашептала Мири, но я тем не менее слышала каждое ее слово, – да еще в кромешной тьме. Время от времени тебя будет сверху ощупывать чужая рука. Изредка она же будет бросать тебе еду. Сущие крохи. Тебя будут слепить фонарем, оглушать звонками, поливать водой…

Мири не смогла заставить себя рассказать все открытым текстом. Я заметила, как она вцепилась в рукояти тележки. Петер спросил о цели таких опытов.

У Мири нашлось единственное объяснение: Менгеле хотел узнать, что будет, если разлучить двух сильно привязанных друг к другу близнецов.

Несмотря на всю свою примитивность, объяснение было верным. Впрочем, со своей стороны, я могла предложить Петеру еще один вариант: меня заточили в клетку потому, что я слишком сильно любила. У меня было невероятно мощное единение Кое-с-Кем, и наш тюремщик сгорал от зависти. Холодный и пустой, он был не способен к привязанности – ни сыновней, ни супружеской, ни отеческой. Им двигало одно лишь тщеславие, и этот пустозвон, как и многие другие, ему подобные, надумал прославиться. И вот как-то раз ему пришел в голову простейший способ оставить свой след в истории: установить, что получится, если разлучить близнецов, которые чересчур сильно друг друга любят. Сказано – сделано. Меня бросили в клетку, а ее… Ее судьба была мне неизвестна. Помню, он стреножил меня, как животное, которое хочется оставить себе, но без лишних хлопот.

Пока я мысленно выстраивала эти доводы, передо мной всплывало лицо палача. Я не могла выдавить ни слова. Чтобы избавиться от ненавистного видения, я спросила о моей Бесценной. Клин клином вышибают: я постаралась вызвать в памяти совсем другое лицо, и если бы это удалось, то, возможно, образ живодера покинул бы меня навсегда.

– Мы с ней были похожи? – задумалась я вслух.

– Как две капли, – подтвердила Мири.

– А где она сейчас?

Я знала, что такое марши смерти. Я слышала, какой переполох начался при вторжении советских войск и сколько было жертв. Но Менгеле – это чудовище не поддавалось описанию. Моя Бесценная – уникальная личность, и Менгеле определенно это знал. Не прихватил ли он ее с собой? У меня в голове крутились разные возможности, одна страшнее другой, а потому надеяться на лучшее не стоило, но Мири убедила меня в обратном.

Эти жуткие возможности она не рассматривала. Но во взгляде у нее появилась тоска, всколыхнулась скорбь, и стало ясно, что из всей нашей семьи выжила я одна. Отчаянно пытаясь сменить тему, Мири подключила Петера к рассказу о местах и предметах, составлявших тот мир, куда мы стремились вернуться.

Сама она перечисляла пространства и здания. Взять хотя бы парк, говорила Мири. Открытое пространство, где можно устроить пикник. А пикник – это когда люди выезжают на природу с провизией. Или музей: это здание, где выставлены картины и статуи. Или храм: туда ходят помолиться.

А Петер делал упор на отдельные предметы. Телескоп, дескать, нужен, чтобы разглядывать звезды. Часы – чтобы показывать время. Лодки… это такие средства передвижения… ну вроде телеги, только перемещаются по воде. А еще бывают музыкальные инструменты, добавил он, будто для меня это несло особый смысл, – хотя бы рояль.