Mise en Place (СИ)

Еще три метра. Еще два. Один.

Ложись! Ложись! Ложись!

Джон упал на живот, пережидая, пока стихнет надрывный свист снарядов над головой. Остаток пути он прополз на локтях, ища точку опоры, зарываясь в землю носками ботинок, и добрался до человека, лежавшего в пропитанной красным грязи.

Слишком много красного. И все равно он надавил пальцами на шею мужчины.

Ничего.

Блядь.

Свист.

Ложись! Ложись! Ложись!

Ррра-та-та!

Он начал продвигаться назад, таща за собой тело, увязая в грязи. Где-то рядом слышалось ржание лошадей.

Лошадей?

- Упрись коленями! - услышав крик, Джон поднял глаза и сквозь заросли камыша увидел приближающихся всадников и латунные пуговицы офицеров, поблескивавшие на солнце. Одна из лошадей подошла к нему, чья-то рука схватила Джона и рывком подтянула его, все еще державшего мертвеца, на седло, позади показавшегося странно знакомым всадника.

- Что?… - спросил Джон, и за их спинами пророкотал взрыв.

- Своих не бросают, сынок, - сказал офицер. Напуганная взрывом лошадь встала на дыбы, Джон ощутил пламя, растекающееся по плечу, и соскользнул на землю.

Ррра-та-та! Ррра-та-та!

***

Шел дождь.

Джон скучал по дождю в Афганистане.

Теоретически, бесконечные солнечные дни, конечно, прекрасны, но в итоге однообразие наскучило Джону. Поначалу он наслаждался жарой, слепящим глаза солнцем, четкостью грани между тенью и светом. Под палящим солнцем краски выцветали и одновременно сияли ярче и пульсировали. Парадоксально, как сам Афганистан. Но после ста дней такого однообразия Джон мечтал о ливне.

Ну конечно шел дождь; лило всю неделю с момента его возвращения в Брикли. Но это был не ливень, очищающий все и сверкающий, и не тот, что скорее похож на едва уловимый туман, придающий улицам и машинам легчайший глянец. Этот дождь был пустячным, не решившим, каким ему быть. Никаким. Джон проснулся в темном доме ранним утром, и ему потребовалось немало времени, чтобы сообразить, что он слышит звук дождя, барабанящего по стеклам, а не отдаленные пулеметные очереди, что сумрак вокруг него – не тьма ночи в пустыне, а всего лишь хмурые сумерки раннего дождливого английского утра в его комнате под крышей. Он закрыл глаза, а потом заставил себя снова открыть их, поскольку, опуская веки, он снова возвращался в кошмар, и сердце его тяжело и глухо билось в груди, пока он не выровнял дыхание.

В доме было тихо. Гарри либо еще спала, либо уже ушла. Оба варианта Джона устраивали, поскольку после вчерашней ссоры он не хотел с ней встречаться. По крайней мере, не сейчас. Он свесил ноги с кровати, вздохнул и поднял с пола трость.

Джон принял душ, оделся и вышел из дома, не заходя на кухню. Было около половины одиннадцатого, он представлял, где сейчас может быть его сестра, и с неохотой поплелся в город.

Прошлой ночью Гарри сказала:

- Приходи завтра, как проснешься. В любое время. Тебе пойдет на пользу снова увидеть это место.

- Да, возможно, – ответил Джон, осознавая, что совершенно этого не хочет. Запирая дверь маленького дома, населенного призраками прошлого, он знал, что все равно пойдет, в том и была проблема жизни в Брикли - «Империя» притягивала как магнит.

Ресторан был средоточием жизни, так же, как когда Джону было пять лет и когда его дедушка правил кухней, твердо сжимая в руках деревянную ложку, словно скипетр.

Джеймса Ватсона не было на кухне «Империи» вот уже почти тридцать лет. Джон не заходил сюда с того самого лета перед поступлением в университет, в двадцать лет. Но когда он думал об «Империи», он не помнил самой кухни, где провел больше часов, моя посуду и нарезая овощи, чем дети тратят на видеоигры или выполнение домашних заданий. Он запомнил кухню такой, какой она была при дедушке – сияющей в дымке воспоминаний детства. Джон осознавал, насколько там все изменилось за тридцать лет: кухонная техника вышла из строя, плиты проржавели, посуда побилась. Ноги помнили путь туда, но желания входить на кухню у Джона не было.

Джон и не заметил, как оказался в центре города, прямо перед входом в «Империю». Он заворожено смотрел на ресторан, крепко сжимая трость.

Все выглядело как прежде, разве что было слегка обветшалым. Ярко-красная когда-то дверь была пыльной, а полосатый тент над ней - потертым и выцветшим. Все здание казалось будто бы уставшим, неуклюже осевшим на одну сторону, словно после тяжело проведенной ночи. Джону хотелось хорошенько встряхнуть его, как человека, которого приводишь в чувство. Но, даже несмотря на все это, ресторан казался таким родным и уютным. Джон представил, как уверенно переходит дорогу, толкает входную дверь… Там его встречает мама, усаживает за привычный столик, Кэти несет ему что-нибудь попить (шоколадное молоко для малыша Джона или газировку для Джона-подростка), а если пройти на кухню, увидишь дедушку, стоящего у плиты и раздающего своим су-поварам приказы, непостижимые для тех, кто не был хотя бы поваренком - подмастерьем, заправляющим соусом готовые блюда.