Мишура

— Да как мне им сказать-то? Эх… Время неподходящее сейчас, я тебе говорю.

Про паленые бирки на бутылках с шампанским, что ли? Думаю, они простят вас. После премии, конечно, но простят.

— Васильна точно меня сожрет. Эх… А ведь у одного ипотека, у другого трое маленьких… Идет наша лодочка на дно, и никто не бросит нам спасжилет. Никто. Ладно, после праздников выйдем, все и скажу им, куда деваться. Ага, давай, потом позвоню. Пока.

А дальше что? Мимо Земли пролетит метеорит размером с двадцатиэтажный дом? И не факт, что мимо? Упадет сверху ― и все тогда: опять в школе стихи рассказывать, опять из стажера расти до специалиста, слушать чужие разговоры на коробках с мишурой.

Когда теперь работу искать? Три дня до Нового года, все кадровики на корпоративах пляшут, а за квартиру кто платить будет? Мишура эта еще нос щекочет.

— Ой, милок, ты че это тут разлегся? Уже под градусом, что ли?

Не уборщица, а ниндзя ― проскользнула со своей шваброй без единого звука.

— Упал я, тетенька, поскользнулся и упал!

Залежался я здесь, конечно, пора вставать.

— Ишь ты, какое место выбрал для отдыха, ничего не скажешь.

— Да какой тут отдых? Я здесь как на вечерней смене отработал в храме у аналоя.

Ой, зря ей это выпалил. Язык мой ― враг мой, блин.

— Не поняла, подслушивал, что ли? И вид у тебя как у побитой собаки. Да ты выдыхай! Я ж тебя поздравляю, сменил меня на посту. Теперь ты ― хранитель чужих тайн.

Очень смешно.

— Очень смешно. Какой я хранитель? Как мне теперь людям в глаза смотреть, кофе по утрам вместе пить?

Эх… Молодец, все рассказал. Язык мой ― враг мой, часть вторая.

— Не понимаю тебя. Ты мне растолкуй, что ж здесь осудительного?

— А то, что в коллективе они одни, а наедине с собой ― другие.

— Ну, открыл ты мне Америку, парень. Все же просто люди. Ты ведь тоже не на низком старте, чтобы душу им свою изливать.

— Теперь, похоже, я у аналоя стою, тетенька. Случайно это получилось. Говорю же, упал…

Тетенька только рукой махнула:

— У всякого внутри есть то, что он от других прячет. Может, для этого мишуру и придумали? Чтобы она внимание на себя отвлекала.

— Яркая, красивая, шуршащая, а что под ней?

— Так под ней вообще ослепнуть можно ― человек там под ней. Живой.

На какое-то время в чулане повисла тишина. Освобождающая тишина какая-то была.

— С наступающим Новым годом, тетенька, ― я бросился к ней с объятиями.

На душе вдруг стало так спокойно и ясно. Мне вообще как человеку, которому внезапно открылась мудрость веков, всех коллег, да что там ― людей, захотелось обнять. Больше всех, конечно, Дашку. С этими мыслями я побежал в сторону зала, где вовсю отмечали корпоратив.

Обернувшись, чтобы последний раз поблагодарить тетеньку-уборщицу, я обнаружил, что ни ее, ни швабры не было. Только мишура блестела на полу.

Быки, Никербокер и другие пациенты. Яна Ямская

Тупые частые удары чередуются с неприятными скрипами, словно кто-то до блеска натирает стекло. Глухие постукивания напоминают звуки, с которыми оленьи копыта тарабанят и разъезжаются на льду.

Свист, вырезки каких-то гудков из армейских мелодий, гул, снова свист. Чьи-то незнакомые басы обсуждают передвижения, постановку, спорят, перемалывают кости кому-то. Мужские голоса сменяются женскими, кто-то рьяно ликует. Колокол не просто отбивает ритм, кажется, будто кто-то стучит огромным молотом по черепной коробке с такой силой, что слышно, как мозг ударяется внутри о стенки костяного короба. Ругань, громкая музыка, крики толпы.

Какой-то идиот настойчиво продолжает играть на трубе, повышая тональность и увеличивая интервалы. Люк матерится, как бы странно ни звучало, скромнее, чем за закрытой дверью кабинета.

Джоанна посылает к херам весь юмор. Девчонка с головой накрывается одеялом. В тесном пространстве, которым она себя ограничила, заканчивается кислород. Становится слишком душно, ей трудно дышать. Лицо покрывается испариной. Тяжелое одеяло помогло избавиться от шума, но спертый воздух вынуждает высунуться наружу. Она прекращает свои попытки уснуть.

Будь она в Бруклине, давно бы выбила дерьмо из соседей, устроивших внезапную вечеринку посреди ночи. Сейчас она с трудом сползает с кровати, натягивает что-то на себя ради приличия и идет разбираться.

Из-под двери в спальню украдкой вбегают разноцветные лучики света: голубые, оранжевые, красные. Что, черт возьми, происходит в гостиной: Семьдесят шестые Голодные игры, новейший чемпионат по биатлону, а может быть, Люк притащил домой покер-клуб с «Блэкджеком» и девочками?