Нередко это слово срывалось с языка Сирила и даже Уильяма, хотя оно им не нравилось. Друзья Хеншоу тоже называли дом Стратой.
С самого детства мальчики Хеншоу жили в этом уютном просторном доме, выходящем окнами на Общественный сад. Здесь родился их отец, здесь умерли их родители – почти сразу после того, как выдали замуж старшую дочь Кейт. В двадцать два года Уильям Хеншоу, старший из сыновей, привел в дом невесту, и вместе они создавали семейную обстановку для двух осиротевших мальчиков, Сирила и Бертрама. Через пять лет после свадьбы миссис Уильям скончалась, и с тех пор дом не знал женской руки.
Шли годы. И дом мало-помалу обрел свой нынешний вид.
Тридцатилетний Сирил – гордец, одиночка, ненавидевший собак, кошек, женщин и беспорядок, – уединился со своей музыкой на пятом этаже. Сорокалетний Уильям проводил среди драгоценных коллекций почти все свободное время. Двадцатичетырехлетний Бертрам полновластно владел третьим этажом и завалил его красками, кистями, мольбертами, драпировками, коврами, подушками и вездесущими «девичьими ликами». Милые, упрямые, дерзкие, скромные, веселые, грустные, красивые, почти уродливые девушки смотрели с холстов, дерева и фарфора повсюду. В мире искусства «девичьи лики» Хеншоу постепенно получили известность и считались достойным приобретением.
На втором этаже располагались темная старая библиотека и гостиные – тихие, чинные, никому не нужные. А еще ниже находились столовая и кухня. Там властвовали повар-китаец Дон Линг и чернокожий Пит.
Пит был… Как бы сказать… Он считал себя дворецким и, открывая огромную входную дверь, таковым выглядел. Но в остальное время, подметая полы или вытирая пыль с безделушек мистера Уильяма, он превращался в суетливого, верного старика, готового умереть на службе, которой отдал пятьдесят лет жизни.
Многие годы дом на Бикон-стрит не знал женской руки. Даже Кейт, замужняя сестра, оставила попытки руководить Дон Лингом или Питом, когда являлась в гости к своим братьям из дома на Коммонвелс-авеню.
Обмен письмами
Уильям Хеншоу получил письмо от некоего Билли с шестичасовой почтой. Письмо его, мягко говоря, поразило. Он нечасто вспоминал Уолтера Нильсона и ничего не знал о существовании Билли. Более того, читая письмо, написанное круглым аккуратным почерком, недоумевал, зачем Уолтер Нильсон назвал ребенка в его честь. И вот теперь неведомый потомок почти забытого друга юности просил приюта в его доме. Немыслимо! Уильям Хеншоу опустился на нижнюю ступень лестницы и растерянно перечитал письмо еще раз, надеясь, что понял его неправильно.
– Что случилось, старик? – удивленно осведомился Бертрам, стоя в дверях.
– Что случилось? – повторил Уильям, вскакивая на ноги и потрясая письмом. – Похоже, нам предстоит принять ребенка на борт. Ребенка!
– Сирилу это должно понравиться, – засмеялся Бертрам.
– Бертрам, я не шучу!
– Конечно, – легкомысленно сказал Сирил, спускаясь по лестнице. – Пойдем в столовую, Пит уже дважды звонил к ужину.
Усевшись за стол Уильям вновь обратился к братьям:
– Кажется, у меня есть тезка, – сказал он упавшим голосом. – Сын Уолтера Нильсона.
– А кто это такой? – спросил Бертрам.
– Друг моей юности. Я получил письмо от его сына.
– Так читай же его, не робей! Мы не так уж впечатлительны, да, Сирил?
Сирил нахмурился. Он сам не замечал, как часто хмурится в ответ на слова Бертрама.
Старший брат облизал губы и дрожащей рукой показал письмо.
– Это абсурд! – предупредил он, прокашлялся и прочитал письмо вслух.