Мисс Бирма

– Твой отец – мое бремя. Думаешь, все это время, пока он заперт наверху, я могу просто делать что пожелаю? Твой отец отказался от всего ради нас. От своей свободы. Он мог бежать в Индию, когда пришли японцы. Так и поступили все остальные англичане. Но он остался. Он стал кареном. Он посвятил свою жизнь моему народу. Он часть меня… И всякий раз, когда я его вижу, обрюзгшего, постаревшего, с дурным запахом изо рта по утрам, с его отвратительным брюшком, с его грубыми манерами, а уж его привычка ходить в драных подштанниках и говорить с полным ртом… И всякий раз, когда я представляю, как он разговаривает с другой женщиной, там, в проклятой тюрьме…

– С другой женщиной?

– Да, знаю – кто я такая, чтобы со мной разговаривать? – Теперь она уставилась в свою чашку. – Всякий раз, глядя на него, я вижу мужчину, который готов был принести себя в жертву японцам, только чтобы спасти нас – тебя и Джонни, моих детей… моих детей, которые и есть моя жизнь…

Она, кажется, заговаривалась. С бесконечной печалью Кхин поднесла к губам чашку и на этот раз сделала глоток. Большой глоток. Луизе хотелось сказать что-нибудь, сказать все, выразить всю глубину благодарности и боли, доставшихся ей в наследство.

Но страх показаться фальшивой удержал ее.

– Ступай, – сказала мать. – Будь свободна с ним. А он скоро докажет, что свободен и от тебя тоже.

Отца в гостиной Луиза не нашла. Вместо него обнаружила Хта Хта перед чемоданом у выхода. Дверь была открыта, и за ней виднелся представительский черный автомобиль, а внутри, на заднем сиденье, сидели Линтон и ее отец.

– Он, наверное, видел, как они подъехали, – виновато прошептала Хта Хта. – Я не смогла его задержать.

– Так даже лучше, – сказала Луиза, хотя и замешкалась в дверях.

Мужчина в форме – видимо, шофер – прохаживался среди маминых розовых клумб. Он сконфуженно поднял на Луизу глаза, проводил ее взглядом, пока она шла к машине. Вечер наступал вместе с бризом, который увлек встревоженный взгляд девушки вниз по склону холма. Неужели мама права? И ее отчаянное стремление сбежать из этой тюрьмы настолько глубоко, что она готова улизнуть с первым же человеком, достаточно безрассудным, чтобы предложить ей побег? Она ведь его почти не знает!

В чувство ее привел звук открывшейся дверцы автомобиля. Из машины выбрался Линтон, и все в нем подтверждало разумность ее неразумного поступка: прямая осанка, почтительное достоинство, ободряющая и немножко лихая улыбка. И пистолет. Но к этому окончательному решению, чувствовалось, он прибегнет лишь в крайних обстоятельствах. Вот видишь? – казалось, говорил его взгляд. Все эти мучения, на которые ты себя обрекла, они из страха обидеть. До тех пор, пока ты беспокоишься, как бы не огорчить других, ты будешь в тюрьме. И еще: Ты дочь своего отца. Он тоже был бойцом, по-своему. Позволь ему пережить это.

Порыв свежего ветра словно подтолкнул Линтона навстречу ей. Хотя в глазах его крылась тревога, он крепко взял ее за локоть и сказал:

– Было бы неправильно не попросить его благословения. Просто взять и украсть тебя – так нельзя, ведь он-то не может выкрасть тебя обратно.

В голосе прозвучала смешливая нотка, и смех этот словно должен был облегчить причиняемую ими боль.

– Если ты предпочитаешь считать, будто меня похищаешь, – сказала Луиза, – я соглашусь с этой версией.

– Иди к нему, – ласково попросил Линтон. – Он хочет с тобой поговорить. – И, достав сигареты, направился к цветочным клумбам.

Так было непривычно сидеть с отцом на заднем сиденье в чужом автомобиле – автомобиле, принадлежащем человеку, которому вскоре будет принадлежать и она сама. Но теперь и отец был словно чужой, они как будто очень далеко друг от друга, она и папа, как когда-то в прошлом, хотя очень давно не бывали так близко.

Отец не сразу взглянул на нее, и у нее было время рассмотреть его бледное, обрюзгшее, растерянное лицо. Он будто только что проснулся, и его всегдашняя бдительность была все еще притуплена сном. В одной руке отец держал фляжку – должно быть, принадлежавшую Линтону, – и то, как он сжимал эту крошечную серебристую штуковину, словно не понимая, как она очутилась в его крупных пальцах, глубоко поразило Луизу. Она всегда любила сильные руки отца; если остальное тело чахло, усыхало и угасало, эти руки оставались все такими же крепкими.

Они сидели в полной тишине, и Луизе показалось, что она слышит, как тикает машина, но, наверное, это были просто старые часы отца.

– Прости, – выговорила она наконец.

Отец посмотрел на нее со смутной улыбкой.