Мисс Бирма

– Почему Линтону нужно соглашаться на условия Не Вина в этих мирных переговорах. Я сказал ему, что не уверен, что хочу в зятья человека, который делает предложение с пистолетом на поясе, а он ответил, что если все дело в этом, мне не следует беспокоиться, что он решил сложить оружие, сдать оружие всей своей бригады.

18 Союзники

Как она могла рассчитывать на доверие, если сама не умела доверять? В первые недели их брака, пока Линтон готовился к началу мирных переговоров, которые, вероятно, должны были стать и его капитуляцией, Луиза позволила своим сомнениям оставаться невысказанными. Чего Линтон на самом деле хотел добиться этими переговорами, чего он на самом деле хотел от нее, чего она хотела от их отношений – все эти вопросы она так же утопила в настойчивом желании быть ближе к мужчине, к которому она с каждым днем все больше привязывалась.

Есть такой цветок, много лет назад Луиза видела его в окне комнаты в доме Лесного Губернатора, – белый, широкий, как тарелка, торчащая на конце длинного зеленого стебля. Он раскрывался только в полночь, всего два-три раза, а потом увядал. И вот теперь она – расцветшая однажды девочкой в Киоваинге, а потом еще раз в столь же сложной роли Мисс Бирмы – чувствовала, что расцветает вновь, в тайном свете любви Линтона.

И, словно накануне своей капитуляции тоже желая еще раз расцвести рядом с ней, Линтон приказал своим людям соорудить плавучую хижину на маленьком озере, куда они с Луизой периодически сбегали. Озеро, питаемое водопадом, окружал сад с банановыми деревьями и папайей, ветви отражались в неподвижной воде. Проснувшись утром, Линтон с Луизой прыгали в прохладное озеро и лежали на его поверхности, и выпирающий живот Луизы глядел в небо обещанием их общего будущего. В полумраке аскетичной хижины, обволакивавшем их теплом близости, Луиза подолгу разглядывала мужа. Революция, справедливость… что они по сравнению с волевой открытостью его красивого лица или счастьем прятаться в этом временном жилище на берегу волшебного озера? Они словно первые люди и одновременно наследники множества поколений. Линтон говорил о чистом воздухе, о кристальной воде, о нежности ее кожи, брал в ладони ее лицо, гладил грудь, смеялся, качал головой, целовал. Невозможно было сомневаться в искренности его любви.

Но в Рангуне, где они жили в правительственном особняке, их встречали газетные репортажи, клеймившие их брак: Линтон затеял интригу, чтобы подобраться к Не Вину, а для Луизы замужество – просто попытка ускользнуть от сплетен о романе с диктатором или хитроумный расчет с целью заманить Линтона в сети Не Вина. И те же самые газеты смаковали пошлые подробности: значительную разницу в возрасте и еще более значительное (и подсчитать трудно) количество его браков и незаконных детей. (Хотя тему его бывших отношений с ее матерью, которые должны были сделать их союз немыслимым с точки зрения любых обычных норм приличия. газеты, к счастью, не поднимали.) Но Луиза, для которой этот брак изначально был способом научиться быть свободной, уже умела игнорировать как мнение внешнего мира, так и такую банальность, как приличия.

Да, она по-прежнему тосковала по маме, оплакивала их распавшиеся узы, корила себя за муки, на которые обрекла мать, но, впрочем, самобичевание и печаль не мешали ей ощущать могущество собственной свободы. Они с Линтоном были бы полными идиотами, отказавшись вцепиться друг в друга. Позволив чужому осуждению осквернить их союз. Тогда их следовало бы считать трусами, однако ни один из них не был по природе своей труслив.

А каким благословением стала для нее уверенность Линтона! На многочисленных ужинах и официальных приемах, которые они посещали в Рангуне, Линтон держался с ней рядом вовсе не так, как когда-то Кеннет, нервно и отчужденно, – нет, он словно давал отпор всему миру. Все, что бы Линтон ни делал, он делал с бесшабашной страстью. Танцевал, тратил деньги, пил – в этой безудержности был весь Линтон. Никакого каренского самоуничижения. Он был сам себе господин, человек, столь очевидно поставивший себя вне закона, что брал все, что хотел, пробивал дорогу, по которой Луиза могла спокойно, пусть и не слишком пристойно, отступить в случае нужды.

И какая разница, что о нас ходит больше сплетен, чем когда-либо раньше? – говорил его взгляд.

Мы не должны позорить себя, обсуждая подобное.

Пускай думают что хотят. Это лишь облегчает нам задачу не тревожиться о том, чтобы угождать всякому сброду.

Пускай проклинают нас, но мы не будем проклинать себя из-за них. Пусть позорят себя своим презрением, но мы не будем оправдывать их презрение, склоняясь перед ними. Вперед! Смело и дерзко! И непременно весело!

Какое облегчение отказаться от лицемерия.

Разумеется, развлечения и пирушки, даже побеги на озеро были бы невыносимы, не подбадривай Луиза себя мыслями о том, что это все лишь передышка перед тем, как она включится в борьбу, вместе с Линтоном.

– Научи меня стрелять, – попросила она его однажды утром.