А что это означает, посвятить себя служению? Вопрос, похоже, касался давней каренской проблемы – проблемы доверия: кому именно доверять и в чем разница между доверием и самоубийством. Что предпринять? Луиза сознавала весь масштаб задач, требующих немедленного решения: бирманцы готовы в любой момент напасть, готовы пересечь демаркационную линию, которую она должна прямо сейчас обозначить, а оставшихся в бригаде Линтона бойцов слишком мало для отражения атаки. И единственный путь для отступления – враждебные каренские территории, которые тоже окажутся под ударом, если Киоваинг будет захвачен, и тогда у Бо Му не останется иного выбора, кроме как сдаться или объединиться – с ее солдатами, если она сможет убедить этого человека заключить соглашение. Да, именно Бо Му и есть та дверь, которую она должна распахнуть, как сказал Линтон. Иного выбора нет.
Попросив одну из деревенских женщин присмотреть за спящим мальчиком, в предрассветном сумраке Луиза поднялась на холм, вошла в пустой дом, в спальню, нашла ножницы и села перед зеркалом. Много лет назад она уже сидела вот так же – в тот раз с перочинным ножом в руке, не понимая, куда ее тянет. Сейчас она знала, что нет нужды калечить себя, чтобы овладеть своей внутренней силой; она должна просто сорвать последние лоскуты притворства – притворства, которое может помешать Бо Му довериться ей и помешать ей самой стать подлинным воплощением самой себя.
Она никогда не присматривалась к красоте Мисс Бирмы, едва ли вообще замечала ее, тем удивительнее было, как сейчас она рассматривала свою по-прежнему безупречную кожу, ясные глубокие глаза. Волосы были заколоты в высокую прическу, и она принялась распускать их, и по мере того как падали темные локоны, она зачарованно смотрела, как заметнее становится бледность лица. На миг забеспокоилась, что ей не хватит смелости отрезать волосы, лишить себя этого незаслуженного преимущества – или недостатка, сковывающего ее, толкающего к притворству. Как легко разорвать оковы – нужно только захотеть разорвать их. Со смущением она вспомнила, как Линтон твердил, что надо жить свободными от стыда. И, глядя в свое лицо, Луиза видела в нем взаимное влечение матери и отца, и их отвагу, и гнев. Под поверхностью кожи, натянувшейся вокруг глаз, скрывалась та же сокрушительная выносливость, которую она видела в матери, когда та ковыляла вслед за повозкой, увозившей детей от чумы в Билине.
За пристальным взглядом скрывалась та же самая растерянная уверенность, которую ночь за ночью она наблюдала в папином кабинете, когда отец сердито гасил сигарету или выглядывал в окно, словно стремясь противостоять слепой судьбе.
Она – воплощение обоих своих родителей, а теперь еще и воплощение Линтона – живого или мертвого.
Линтон. Образ мужа, изрешеченного пулями, вспыхнул в сознании, отразился в зеркале на искаженном ужасом лице. И Луиза схватила ножницы, уцепила прядь волос и отрезала.
Ни Санни, ни радист не сказали ни слова, когда наутро она появилась в штабной хижине коротко стриженная и в кителе Линтона. Ни тот ни другой не косились на нее, когда они сели втроем вокруг маленького стола, чтобы определить демаркационную линию. Когда линию начертили и сообщили о ней по рации, Луиза решительно объявила:
– Не вижу другого выхода, кроме как предложить Бо Му действовать вместе.
– Он убьет нас! – задохнулся от ужаса Санни.
– Думаешь, я ошибаюсь? И мы можем своими силами дать отпор бирманцам?
Санни молча смотрел на нее, а радист перебирал свои железяки.
– Скажите, есть кто-то еще, к кому может обратиться Бо Му, если нашу землю захватят?
– Коммунисты, – осторожно предположил радист, решившись наконец посмотреть на Луизу.
– Коммунисты? – удивилась она. – Разве Бо Му не против коммунизма?
– Я имею в виду каренских коммунистов, – уточнил он. – Тех, что в Тавое. Их мало, но их отлично снабжает Пекин. Я перехватил их переговоры, они пытаются договориться с Бо Му.
Давно наступил день, солнце шпарило в окно, а Луизу не отпускало чувство, что она стоит на краю темной пропасти, глубину которой невозможно представить. Она вновь вспоминала подслушанный разговор между Линтоном и Томом.