Мисс Бирма

Их восторг от работы сложных механизмов и обладания разными новыми штучками был и его восторгом тоже; их удовольствие от длинных замороженных леденцов из сладкой воды, приготовленных рабочими специально для них, было и его удовольствием. Даже Кхин смотрела на пыхтящие машины со смутным облегчением, удовлетворенная, как убеждал он себя, размеренным скрипом шестеренок, глухим стуком кусков льда, падающих на ленту один за другим. Что-то – кто-то – избавил ее от тягот. Да, впервые в жизни он действительно чувствовал себя мужчиной.

И этот мужчина испытывал наслаждение, арендовав помещение в том же здании, что и Б. Майер, и прикрепив табличку со своим именем на дверях кабинета. Этому мужчине нравились вещи, которые можно купить за деньги, – большой концертный «Стейнвей», и «паккард», и частная школа для детей; шофер, слуги и членство в старинном Английском гребном клубе, где он освоил бильярд и снова начал играть в бридж. Этот мужчина заново познакомился с западной музыкой, по которой истосковался за годы войны. Он обожал распевать во весь голос любовные песенки (из которых очень многие про сны, если подумать), а маленькая Луиза подбирала мелодии на пианино – «Красотка Женевьева», «Шармейн», «Я куплю эту мечту».

И, черт побери, он таки купил эту мечту! Боґльшую часть времени он теперь проводил, создавая и поддерживая деловые связи, и если на многочисленных приемах и вечеринках, на которые его приглашали, он пользовался успехом у женщин, если позволял себе больше, чем просто любоваться их набриолиненными прическами и подведенными глазами, если время от времени оставлял Кхин, чтобы украдкой вручить какой-нибудь милой даме свою визитку, так что с того? Неужели он не заслужил законного права козырнуть своей свободой? Все это ничего не значило. Все это не имело ни малейшего отношения к тому, что он отказывался принимать, – к мыслям о войне и о том, что он перенес, что все они перенесли. И если временами Бенни сомневался в своей добропорядочности, если подвергал сомнению правильность своего возродившегося коммерческого чутья, если стыдился своей отстраненности от политики, если замечал, как во взгляд Кхин возвращается разочарование, от которого она вроде бы начала избавляться, – он тут же отбрасывал эти дурацкие мысли и напоминал себе, что жена вернулась в его постель, что она вновь с ним, а сам он вернулся на ринг и дерется как никогда прежде.

Но произошли некоторые события, пробудившие Бенни от грез, которые он купил. Первое – в мае 1946-го, когда ему исполнилось двадцать семь и когда он самонадеянно возомнил, будто может безмятежно наведаться в старый еврейский квартал и затеять там новый бизнес. Бенни размышлял о своем отце и его скромной должности главного кассира у Э. Соломона. В памяти всплыли воспоминания о шипучем лимонаде, которым часто награждал его папа, и он подумал: «Да черт меня побери, я ведь до сих пор ощущаю прохладную округлость бутылки в руке, все еще чувствую вкус того пенящегося апельсинового счастья, так почему бы не начать вновь разливать этот восторг по бутылкам на радость всем?» После войны никто в стране пока не удосужился наладить производство безалкогольных напитков (идиотизм, учитывая, что воду для питья приходится кипятить не меньше трех минут). Он вспомнил рыжеволосых братьев-евреев, чей отец хранил секретные рецепты шипучих напитков. «Э. Соломон» после войны так и не открылся, но разве папа не гордился бы, если бы в каком-нибудь еврейском магазине появились напитки, произведенные на фабрике его сына? «Воды Мингала» – вот как он ее назовет, потому что идея выплеснулась из того же благодатного источника, который пока не утолил его жажду.

Почти в сумерках автомобиль остановился на Далхаузи-стрит, где располагалась контора Э. Соломона и где, по его воспоминаниям, жили рыжие братья – в захламленной квартирке, помесь провинциального театра и лаборатории волшебника. Он точно знал, что это Далхаузи, – подтверждал и его шофер, и табличка на углу, – но душа отказывалась поверить. Где раньше стояли в ряд ветхие дома, было… ничего не было. Бродячий пес рылся в отбросах, обломки мебели гнили в зарослях сорняков, колышущихся на легком ветру (Однажды это все сгорит. Вот погоди, Бенни, еще увидишь). Из-за развалин вдалеке донесся собачий лай. Бенни охватило жуткое ощущение, что собаки в конце концов захватили здесь власть. Потом в дальнем конце пустой улицы нарисовались две фигуры – солдаты Аун Сана, их выдавала звезда японской императорской армии на фуражках. Они околачивались на углу, курили, время от времени поглядывая на его машину, как будто караулили это место, чтобы не пустить сюда бывших жителей. Разве Бенни не знал, что почти все члены этой процветавшей в прошлом общины бежали после вторжения японцев, потому что именно они были жертвами агрессии, многие погибли по пути в Индию, и вернулась едва ли горстка выживших, ради которых нет смысла заново открывать магазин? Знал, разумеется, но все же не представлял глубины этого ужаса.