Мисс Бирма

В лице этого человека не было ни тени злобы, сколько Бенни ни приглядывался. Только гнев, древний гнев, спору нет, и свирепая ярость героя, который не остановится ни перед чем, чтобы освободить народ Бирмы. Но когда Аун Сан неожиданно спрыгнул со сцены, оставив растерянную толпу в остолбенении, Бенни невольно задумался, от какой именно угрозы желает спасти свой народ Аун Сан.

После внезапной паузы грянули аплодисменты, громом прокатившиеся над парком, за которыми последовал взрыв ликующих криков: «Одна кровь, один голос, один вождь!»

И Бенни, в смятении отвернувшись, в двадцати футах от себя заметил знакомое лицо – настолько откровенно восторженное, настолько взволнованное, почти эротически одержимое, что потребовалось несколько мгновений, чтобы узнать Даксворта, англо-бирманского апологета Pax Britannica, которому так кружило голову его британское наследие. И вот сейчас, на очередном историческом витке, Даксворт, похоже, преобразился в иного избранного – бирманца, возможно даже такина. Он стоял чуть в стороне от своих соотечественников – воплощенная праведность: щеки пылают, ладони одержимо хлопают; этот человек готов был предъявить права на свое законное место в возрождающейся Бирме.

Толпа постепенно расходилась, Бенни потерянно побрел по улице, которая вела к его конторе, напоследок еще раз задержав взгляд на окнах квартиры старого друга. И вновь – вот уже второе невообразимое совпадение – он увидел еще один призрак из прошлого. На террасе стоял Со Лей и курил. Бенни еще не пришел в себя от встречи с Даксвортом и так привык к тому, что Со Лей мерещится ему постоянно то тут, то там – в порту, где они познакомились, или в этом районе, куда Бенни часто заглядывал по делам, – что сначала он просто не поверил своим глазам. Разбредающиеся митингующие толкали его со всех сторон, а он остановился футах в пятидесяти от дома, не отрывая взгляда от друга. Только когда человек на террасе бросил окурок и растер его носком ботинка, Бенни поверил, что видит Со Лея во плоти.

Со Лей заметил его, когда Бенни уже достаточно приблизился. Он, кажется, порывался отшатнуться, спрятаться за дверью, но взял себя в руки, замер и смотрел на Бенни с щемящей, мучительной нежностью, будто собираясь с духом, чтобы встретиться с любовью, почти невыносимой.

– Я не знал, – сказал Бенни и умолк, оказавшись перед самой террасой.

– Зайдешь? – ответил Со Лей.

Бенни сидел в кресле и ждал, пока Со Лей поставит чайник и скрутит еще одну папиросу. До войны Со Лей не курил, и, наблюдая, как он закуривает, Бенни разволновался и опечалился от перемен, происшедших со старым другом. Волосы у Со Лея стали совсем седыми, в нем появилась странная загадочность – возможно, отражение постоянной внутренней борьбы, скрывающейся под внешне спокойным выражением лица, утратившего былую тонкость черт. Он, несомненно, много страдал, но никогда об этом не расскажет, нет, Бенни знал это наверняка. Судя по тому, как тяжело друг опустился в кресло напротив и прикрыл глаза, вдыхая дым, лишь по временам поглядывая на Бенни без смущения или негодования, – что бы ни произошло в прошлом Со Лея, оно останется там.

– Ты вернулся… – начал Бенни.

– О, уже несколько месяцев как, – сдержанно сказал Со Лей. – А как… как дети? – Он искренне улыбнулся. – Луиза уже, поди, осознала свое превосходство над всеми нами.

Бенни усмехнулся, но слезы подступили к глазам. Он ощущал отчаяние Со Лея как свое. И почему-то опять вспомнил о матери и каким защищенным от боли и утрат он чувствовал себя благодаря ей. И ведь он всегда готов был защитить друга от страданий, а вместо этого они причинили много боли друг другу. Это бывший любовник моей жены, напомнил он себе. Он отец моей младшей дочери.

Чайник засвистел, Со Лей погасил сигарету и поковылял в кухню – последствия ранения, решил Бенни. Вернулся с чашкой чая с молоком для Бенни и откупоренной бутылкой пива для себя; наверное, Бенни следовало оставаться трезвым, а ему самому так же важно было расслабиться.

– Хочу тебя кое о чем спросить, – сказал Со Лей, устроившись в кресле и сделав солидный глоток из бутылки. – Полагаешь, англичане – и другие Союзники – думают, что со стороны евреев будет благоразумным когда-нибудь вновь начать доверять немцам? То есть мирно жить в Германии, под немецким правлением?

– Не говори глупостей, – ответил Бенни.

Ответил резко, но лишь потому, что вопрос Со Лея пришелся в больное место, потому что вопрос предполагал, что для Бенни эта тема настолько умозрительна, что вполне безболезненно можно провести аналогию между евреями и каренами. Но то, с какой легкостью Со Лей начал разговор с политических проблем – как будто с того самого места, на котором они расстались много лет назад, – задело Бенни еще по одной причине. Потому что проблемы эти никак не касались его самого.

Со Лей отхлебнул пива, стараясь не встречаться глазами с Бенни.