Мисс Бирма

– Можно притвориться, что никакой войны нет, – продолжал он. – Что ее вообще никогда не было.

Бенни почудился упрек в тоне Со Лея? Друг, разумеется, подозревал, что их поместили вместе не просто так, что существует цена, которую придется уплатить за выживание, возможно даже, что Бенни посадили специально шпионить за ним. А еще Со Лей, похоже, возмущался переменой, произошедшей с Бенни, его новой свободой, обретенной в безопасном убежище тюремной камеры.

– Расскажи мне о войне, о страданиях, – попросил Бенни. – Расскажи, что случилось. Я ведь ничего не знаю об этом, дружище.

Услышав, как Бенни обращается к нему с былой дружеской нежностью, Со Лей удивился, даже приподнял голову и посмотрел на Бенни с болезненным изумлением. Но тут же отвернулся и принялся изучать тени в камере, как будто искал подслушивающее устройство. И произнес, иронически докладывая невидимому врагу:

– Армия Бирмы воспрянет духом, узнав, что мы дошли до того, что выкапываем боеприпасы, запрятанные еще японцами, и старые английские пушки, и артиллерийские снаряды – все, что можем отыскать. Ну и конечно, мастерим оружие, которое регулярно дает осечку, – винтовочные патроны, латунные гильзы для которых приходится многократно использовать, но сначала их надо подпилить под размер патронников наших винтовок, и в результате патроны получаются настолько тонкостенные, что иногда взрываются прямо в руках.

– Но надежда ведь есть, – отважился возразить Бенни, расслышав виноватую дрожь в его голосе.

– Надежда, – саркастически отозвался Со Лей. – У нас больше бойцов, чем когда-либо, минимум двадцать четыре тысячи. А нас медленно оттесняют к востоку, в горы… И дело не в недостатке людей. И даже не в дезорганизации наших сил. Вообще-то мы теперь гораздо более дисциплинированные, обученные…

Где-то в соседней камере раздался крик, полный муки, и Со Лей подобрался, прислушиваясь к тому, что творится за дверью, а из коридора уже неслись крики охранников. Но это просто группу заключенных вели в душ, обычная суета. Вскоре загудели трубы, послышался шум льющейся воды, оживленные голоса арестантов – временный подъем настроения, часто сопровождавший походы в душевую.

Лунный свет, проникавший сквозь оконные решетки, смыл с лица Со Лея часть презрения, и когда он вновь обратил взгляд к Бенни, в глазах его был вопрос.

– Все дело в доверии, – тихо сказал он. – Если бы мы могли им доверять, мы могли бы вести переговоры по-настоящему. – Печальный голос сострадательно тянулся к Бенни, предлагая темы, о которых они никогда не смогут поговорить. – Но без доверия мы разделены – мы, бывшие столь едины в стремлении к достойной жизни.

– А разве мы должны быть разделены? – резко бросил Бенни.

Вот опять эта виноватая дрожь, уже в его голосе, – и распускающийся узел мучений. Вопрос неправильный, даже подлый, учитывая, что вскоре он предаст Со Лея и их дело. Но Бенни чувствовал себя ребенком, который вот-вот разревется из-за мелкой провинности, совершенной только потому, что его запугал хулиган-переросток.

– Ты не сможешь заставить меня открыть то, что они хотят от меня узнать, – сказал Со Лей. Он говорил очень спокойно, очень твердо, и еще – с неколебимой, поистине родительской любовью. – Но они не могут помешать мне рассказать то, чего тебе, по их мнению, не следует знать.

Бенни оторопел от такого поворота в беседе: от полной неопределенности, состоящей из одних предположений, к абсолютной прямоте, и сердце его учащенно забилось. Он понял, что его поймали, обнаружили, что еще миг – и его разоблачат. И, как ребенок, хотел спрятаться и отрицать, отрицать правду.

– Не понимаю, – пролепетал он, – о чем это ты…

– Англичане финансируют уничтожение нашей революции силами Армии Бирмы. И я говорю не о программе помощи правительству Ну, которая запущена со времени Независимости. Я говорю о военной программе, разработанной для подавления наших выступлений.

Бенни промолчал – он просто не в силах был сказать хоть что-то, все его естество отказывалось принять масштабы предательства англичан.

– Это ведь один из них, британский лорд, заявил, что «абсолютная власть развращает абсолютно». И теперь Не Вин с приспешниками – союзники Лондона, и Лондон не остановится ни перед чем, чтобы удержать их у власти, чтобы у Запада был здесь плацдарм перед набирающим силу коммунистическим Востоком. Судя по всему, они убедили себя в законности парламентской демократии Ну… Так что тебе не стоит винить нас в том, что мы расходимся в вопросе доверия, некоторые из нас даже поглядывают в сторону коммунистов, которые, как ты знаешь, ведут собственную борьбу и мечтают склонить нас на свою сторону.

– Коммунисты?

– Я не хочу такого альянса – но скажи это остальным, если нас предали сами вершители демократии… Теперь понимаешь, что я имею в виду, когда говорю о надежде. Какая может быть надежда при таком двуличии, таком чудовищном предательстве, перед лицом вероятного раскола в наших рядах по вопросу о том, кому доверять?