– Джонни счастлив, что мы вернулись, он на седьмом небе от того, что может одеваться в чистое и выглаженное, что вновь может учиться «по-настоящему», как он выражается. – Она говорила, тщательно подбирая слова, будто не уверенная в их точности, и Бенни подумал, сколь официально звучит бирманский. Друг с другом они говорили по-бирмански вынужденно, но за годы, проведенные в тюрьме, он вполне освоил каренский, его незатейливую грамматику, и сейчас замысловатость ее идеально правильного бирманского резала слух, воздвигала стену между ними. – Джонни очень серьезно относится
– Хта Хта теперь мама?
– Еще один плод войны… Мы жили в доме Лесного Губернатора Киоваинга. Полагаю, один из его сыновей. Бедняжка Хта Хта, вряд ли она расскажет. – Кхин погладила фото Эффи, словно лаская малышку Хта Хта. – Боевая девчушка, – она рассмеялась, – даст фору Молли, как ты, бывало, говорил. – Кхин покраснела, перейдя на английский, возможно, потому, что это произошло впервые за несколько лет. Потом, словно отвлекая внимание от себя, придвинула к Бенни снимок ребенка, раскрашенного как кукла.
– Что это? – отрывисто бросил он, картинка была скорее отталкивающая, чем привлекательная, но странным образом завораживала.
Кхин принялась рассказывать, как она недавно пробилась к жене местного окружного уполномоченного, в чьей юрисдикции находится эта тюрьма. Эта женщина организовывала детские конкурсы красоты, один из которых проходил в Инсейне после их возвращения.
– Она запала на Луизу. – Кхин опять употребила английское словцо, точно приобщая Бенни к случившемуся с их дочерью.
Да, на фото была Луиза, в бирманском королевском наряде, локоны идеально завиты, губы, глаза и кожа подчеркнуты тушью, помадой и пудрой, взгляд застывший, улыбка делано простодушная. Это была Луиза (неужели ей всего десять?), но он увидел – даже под слоями косметики – нечто иное, большее, чем просто красота. Девочка повзрослела, миновала возраст невинности. Но было в ее лице и другое – очевидное отсутствие кокетства и серьезность. Она выглядела чересчур сдержанной, словно принявшей правила жизни, которая состоит из бесконечных утрат, и с этим ничего не поделаешь.
– Как видишь, на ней нет ленты, – продолжала Кхин. – Она не выиграла конкурс. Но все равно это был успех, само ее участие. Вчера она побывала в доме у той женщины и ее мужа. Ее пригласили на чай, и она рассказала окружному уполномоченному о твоей невиновности…
– Невиновности? – В голосе Бенни прорвалось раздражение, хотя на самом деле его тронул поступок дочери.
– Рассказала, как трудно было жить без тебя.
– Кхин, меня в любой момент могут повесить за измену. Меня не освободить, поговорив с окружным уполномоченным. – Бенни не знал, от чего защищается, его втягивали во что-то, с чем он не желал иметь дела. – Привлекая ко мне внимание…
– Уполномоченный сказал, что подумает о твоем случае.
Кхин смотрела на него из-под маски – осуждения или тревоги? И вдруг маска слетела, в один миг, и он увидел, как глаза ее захлестнуло страхом, и она спросила с такой беззащитностью, что его окатило невыразимым стыдом:
– Ты не хочешь возвращаться к нам, Бенни?
Три недели спустя он стоял в дверях их старой просторной гостиной, духовое трио наигрывало что-то приветственное, а его дети – гораздо более очаровательные, чем на фотографиях, но душераздирающе незнакомые – старательно тянули песню и улыбались ему. В другом конце комнаты выстроились старые друзья, подле стола, заставленного торжественными блюдами, – впрочем, рис и карри походили на то, чем его кормили в тюрьме. Из-за спин гостей ему робко улыбалась Хта Хта, держа на руках малышку.
– Нам столько всего нужно сделать. – Кхин потянула его за локоть. – Пойдем положишь свои вещи.
Его «вещи» состояли из стопки блокнотов, и Бенни не желал расставаться с ними, но подчинился, согласившись оставить узелок у двери с облупившейся краской.
– Тут везде такой беспорядок, – щебетала Кхин. – Я пытаюсь отобрать у соседей нашу бензоколонку. Но твои бывшие рабочие уже помогли привести дом в божеский вид. Сейчас они работают в долг, так что тебе нужно как можно скорее приступить к делам. На фабриках льда я уже побывала – одну у нас украли, но с другой твой менеджер худо-бедно справляется. Грузовиков больше нет. Правительство национализировало транспортную компанию. И фабрика по разливу напитков – пропащее дело…