Мисс Бирма

Ему почудилась едва уловимая тень, скользнувшая по ее лицу при упоминании имени Кхин (которое он не собирался упоминать), улыбка будто бы потеряла чуточку великодушия, бездонность глаз на миг обмелела? Или это просто искажение, вызванное его все возрастающим смущением? И какого черта он упомянул о жене, какого черта солгал этой самой жене, что отправился на поиски старого делового партнера, и, черт побери, он именно сейчас вдруг понял, отчетливо и бесповоротно, что принадлежит только Кхин.

– Один из охранников, – упрямо продолжил Бенни, – вволю повеселился, превращая пирог в кашу, шаря в нем каким-то щупом, бритву искал или еще что. А сегодня вот просто взяли и впустили. Не понимаю.

Бенни увидел, как, несмотря на его замешательство и фальшь, ее замкнувшиеся было черты разглаживаются, а улыбка (сопереживания?) набирает силу.

– Твой голос, – проговорила она после паузы. – Он гораздо ниже, чем я думала.

– Удивительно, что ты не слышала его в своей камере. Я вечно ору.

Бенни не раз видел, как она смеется, но услышал смех впервые. Он лился свободной прощающей волной, наполняя его и теплом, и тревогой за нее, и виноватым осознанием, что их роман закончился в тот момент, когда он вышел из тюрьмы.

– Жаль, что я не слышала твоего голоса, пока ты сидел в тюрьме. Это было бы… – Она не закончила, и он снова смущенно отвернулся. – Знаешь, – продолжила она мягко и уверенно, – возможно, тебе не стоило приходить.

Беззащитность признания была как удар под дых. Бенни резко поднял голову, посмотрел ей прямо в глаза. Как откровенно, как искренне она смотрела на него.

– Я хочу сказать, что скучаю по тому, что было у нас, Бенни… Наша переписка… Но я откажусь от общения, от встреч, контактов, если это ранит тебя. Если отвлекает от твоей жизни и твоего мира. Я не хочу, чтобы ты терзался из-за меня.

Неужели он терзался?

Бенни был слишком растроган для каких-то слов, он лишь потянулся через стол и взял ее тонкие холодные пальцы. Она молча смотрела на него, и в глазах ее было облегчение, а он все стискивал ее пальцы, сознавая, что она вновь спасла его, хотя вовсе не так, как ей мечталось.

С того дня жизнь обрела прежний стремительный ритм, ибо Бенни твердо решил уделять все свое время детям, хлопотам по освобождению Риты и Кхин – женщине, у которой судьба похитила его время.

Вот только с Кхин они почти не виделись теперь. Жена перенесла часть своих вещей в гостевую спальню, словно собираясь съехать от него, и часами пропадала за дорогой, в каренской деревне, – ухаживала за больными, помогала роженицам (или же занималась любовью с мужчиной получше, подобрее, посмелее? – спрашивал себя Бенни). Если они все же встречались – в коридоре или на кухне, – он чувствовал на себе ее взгляд, почтительный, испуганный и нетерпеливый, будто она ждала, что он произнесет слова, которые возродят их близость. Но он почему-то не находил таких слов, не бросался ей навстречу. Есть и другие проявления любви, уверял себя Бенни, не менее убедительные.

Правительство бодро национализировало одно предприятие за другим, на плаву их семью могло бы держать ледовое производство, но теперь Бенни не имел права поставлять лед практически никому, так что приходилось постепенно распродавать имущество. Бенни попытался заключить сделку с «Ла Рош», с которой у него сохранились кое-какие связи. Представители «Ла Рош» изумились, узнав о том, что Рита открыла ему в тюрьме: даже в Центральной больнице Рангуна катастрофически не хватает лекарств. Для Бенни переговоры с фармацевтической компанией были важны еще и потому, что так он мог поддерживать контакты с больничным начальством и чиновниками от медицины – вдруг кто-то поспособствует освобождению Риты в обмен на определенные услуги.