Но она ошибалась, полагая, что зеркало пробудит во мне гордыню. Как и ожидалось, красавицей я не стала. Я была высоковата для своего возраста, а с недавних пор начала сутулиться. Впервые увидев себя в зеркале в полный рост, я заставила себя расправить плечи и поднять голову. У меня была длинная шея, и мне казалось, что это добавляет мне достоинства. Табита всегда говорила, что во мне нет ничего детского. Проснется ли во мне когда-нибудь что-то женственное? Я разгладила ладонью корсаж. Один повод для радости у меня все-таки имелся: я наконец сняла траур, и мамина портниха сшила мне из светло-серого шелка изысканное платье.
Мадам права, вы становитесь гордячкой.
Я закончила читать письмо; оставалось написать следующее, которое я открою, когда мне исполнится пятнадцать лет.
Любезный друг, вот Вы и превратились в юную девушку. Вы наизусть знаете «Ромео и Джульетту», а «Книга новых чудес» помогла Вашему продвижению в естествознании. Вы пишете такие прекрасные акварели, что папа уже вставил в рамочки целую дюжину. Мои поздравления: у Вас высокий рост и королевская осанка. Вы преодолели свою застенчивость и сумели подружиться с кузинами Энн и Лидией…
Мое перо на мгновение запнулось: упоминать ли Филипа? Я подсчитала, что на момент прочтения письма ему уже будет девятнадцать, и меня одолела та самая застенчивость, от которой к пятнадцати годам я собиралась избавиться.
Мадемуазель, Табита и Питер по-прежнему остаются Вашими лучшими друзьями.
P. S.: И не забудьте повесить скворечник!
Со следующего дня я приступила к выполнению планов, намеченных на ближайшие три года.
Джульетте Капулетти было четырнадцать, и я предполагала, что, если бы ей подарили на день рождения «Книгу новых чудес», она могла бы заняться чем-нибудь достойным. Как и я, она узнала бы, что бесполые спорофиты гораздо сдержаннее в проявлении своих чувств, чем Монтекки. Моей бедой было отсутствие микроскопа для изучения дафний, и папа подарил его мне на Рождество (несомненно, с подсказки мадемуазель).
В живописи у меня обнаружилось новое увлечение: теперь я часами выписывала акварелью крылья сиреневого бражника и восемь мохнатых лапок паука-бокохода, которого изучала под микроскопом.
Но вскоре мои глаза стали быстро уставать; пришлось надевать во время работы очки. Они не украсили лица, зато я стала меньше сутулиться. Питер считал, что я слишком много времени уделяю рисованию, и иногда с упреком грыз мои карандаши. Если в наказание я щелкала его по носу, он обиженно поворачивался ко мне задом.
Бедный малыш, как ему хочется поиграть.
Слово «поиграть» тут было не совсем уместно. Питер стремился к знаниям. Так, я научила его служить, прыгать через кольцо и переходить по досочке-мостику между двумя комодами.
Год 1883 протекал в приятных занятиях, а в мае папа объявил важную новость: лето мы проведем в графстве Кент, где будем снимать дом неподалеку от усадьбы Бертрамов. Значит, я снова увижу кузин. Пришло время сдержать важное обещание: подружиться с Энн и Лидией.
6
Обычно мама почти не обращала на меня внимания. Но чем старше я становилась, тем больше она начинала ценить некоторые мои качества, особенно молчаливость. Ей необходимо было поведать мне столько всего важного: о том, какого мнения мисс Дин о преподобном Доноване, и о том, что Мэри совершенно не умеет готовить пирог с почками. Мое другое качество — хладнокровие — также оказалось для мамы полезным. Я подносила ей нюхательную соль, когда она была готова упасть в обморок, прикладывала ко лбу пакет со льдом, если кровь ударяла ей в голову. Я подставляла плечо, чтобы помочь добраться до экипажа, когда мама, не сделав и трех шагов, подворачивала ногу.
Но ей и в голову не могло прийти, что у меня нет ни малейшего желания разъезжать с нею по гостям. Меня выручал Шекспир. Я про себя повторяла заученные наизусть отрывки, отчего ее подруги заботливо осведомлялись, не болят ли у меня зубы.