Вы пожалеете еще больше, если женитесь. Так вы сделаете несчастными сразу двоих.
Но я и так несчастен. На что я могу рассчитывать? Моя мать успешно разоряется и скоро перейдет на мое содержание. У меня, кроме Барона в маске, совсем нет друзей. Я думал, что создан для театра, но директор Сент-Джеймса убедил меня в обратном.
Вы не созданы для трагедий, я вам уже говорила.
Ну да, очевидно, у меня талант играть безмозглых влюбленных, плутоватых слуг или раскаивающихся врунов! Второстепенные персонажи. Впрочем, как и я сам.
Всегда проще отчаяться, чем бороться, доказывая, чего мы на самом деле стоим.
Красивые слова. Ну а на деле?
Попросите еще одну встречу с директором театра и покажите ему Петруччо.
Он меня больше не примет.
Настаивайте!
Чтобы еще раз опозориться?
Чтобы убедить его, что вы прекрасный актер.
У меня не получится.
Попытайтесь!
Кеннет Эшли поднялся и, взвинченный, повернулся к невидимым зрителям.
«Просите», «настаивайте», «пытайтесь»! Вы и сами принимаете меня за слугу. С детства я только и делаю, что развлекаю богачей и сношу их презрение. Я устал их смешить. Хочу заставить их плакать!
По моим щекам катились непрошеные слезы. Голова кружилась. Я чувствовала себя опустошенной.
Мистер Эшли, заметив это, опустился передо мной почти на колени.
Мисс Черити, что с вами? Вам плохо? Позвать горничную? Скажите… скажите же, что с вами?
У меня сильная мигрень. Полагаю, снова лихорадка, мистер Эшли.
Он резко поднялся, пробормотав: «Конечно же, лихорадка…» Он ушел за Глэдис, потом вернулся попрощаться в свойственной ему манере.
Доброго вам дня, мисс Тиддлер.
С помощью Глэдис я с трудом поднялась к себе и, обессиленная, легла в постель. Я старалась, как могла, спасти его от самого себя, ведь он обладал великими качествами (пусть я тогда и очень смутно осознавала, какими именно). Увы, одного, самого важного качества ему недоставало. Воли.
23
Болезнь отступила, но я пребывала в бессильной тоске. Руки опустились. Последние экземпляры «Мастера Питера» были раскуплены, но это меня не радовало. Дрессировка кролика и разучивание с вороном новых слов отвлекали лишь ненадолго. Иногда меня заставляла улыбнуться мышка Дезире, замиравшая после шалостей в умилительных позах. Часто я рисовала ее: полненькой, в платье в цветочек и фартучке, завязанном на поясе.
Я писала Эдмунду письма с историями про мадемуазель Дезире, утонченную французскую мышь, которая жила в кукольном домике. Она спала в маленькой кроватке, обедала картонной курицей и жаловалась, что игрушечный камин плохо греет. Эти письма потом хранились в жестяной коробке для сокровищ и регулярно перечитывались всей семьей Картеров.
Накануне моего двадцать первого дня рождения мама отругала меня за то, что я не выхожу в свет, не наряжаюсь и не ношу декольте.
Но, мама, я ведь недавно оправилась после болезни.
Хотите нянчиться с чужими детьми, как тетушка Дженет?!
Наутро эти слова снова всплыли у меня в голове. Фредерик Андерсон был помолвлен, а старшая дочь преподобного Брауна недавно вышла замуж. Кузина Лидия тоже готовилась к пышной церемонии обручения. Немногочисленные друзья моего детства один за другим становились взрослыми, а я по-прежнему сидела на своем четвертом этаже в Западном Бромптоне.
В то утро Глэдис (которую мама уже сто раз порывалась выгнать, так что мне, хоть Глэдис того и не заслуживала, приходилось ее защищать) принесла мне письмо.
Еще один в вашем списочке, мисс!