Мисс Черити

Я заметила, что миссис Кинг то подстрекает младшее поколение, то, наоборот, призывает их к порядку. Когда вошел мистер Кинг, я подумала, что всеобщему веселью пришел конец. Однако буйный смех, шутки и кривляние только усилились – особенно за его спиной. Пару раз я чуть не поперхнулась едой от смеха. И только Маршалл оставался серьезным. Он явно многое успел рассказать обо мне своей семье: дети спрашивали о вороне, и о мышке, и сколько лет Питеру, и просили рассказать про Дингли-Белл.

Я стала часто бывать у Кингов. Мой голос, низковатый от природы, влился в семейный хор Кингов; меня обирали до нитки во время игры в покер; вместе с Питером, Петруччо и Дезире мы показывали цирковые номера; я училась кататься на велосипеде в Гайд-парке (Норман и Норберт бежали рядом со мной); я пробовала пиво и кофе и танцевала матросский танец матлот в гостиной с близнецами. Маршалл, заложив руки за спину (в точности как его отец), смотрел на меня с улыбкой в уголках глаз. Я ничего не говорила ему, а он мне. Но я видела, что он влюбился в меня. А я влюбилась в Кингов. Они были сама жизнь: шумные, радостные, грустные, насмешливые, чувствительные. Стоит мне подумать о Кингах, как перед глазами встает одна и та же картина: лестница, по которой вверх-вниз, смеясь и перекрикиваясь, носятся дети.

Я все-таки призналась маме, что у меня появились новые знакомые. Она разыграла то, что мистер Эшли назвал бы «грандиозной сценой из второго акта», но тут вмешался папа, заметив, что молодой девушке дозволено заводить собственных друзей.

МАМА

Каких еще друзей?

Благодаря папе я получила разрешение ездить в гости к Кингам, Шмалям и Картерам. Однако всякий раз, когда я хотела взять наш экипаж, выяснялось, что он срочно нужен маме. В результате все мои скудные авторские гонорары уходили на оплату фиакров и билетов на омнибус. Иногда, чтобы сэкономить, я отправлялась в гости пешком, но в такие дни непременно случались снегопад или гроза, и я простужалась. Мама тотчас заявляла, что я хрупкое создание и лучше бы мне вообще не выходить из дома. Я злилась.

Когда Маршалл сообщил, что мою книгу «охотно покупают» (покраснев при этом, словно произнес нечто из ряда вон неприличное), я бы с радостью его расцеловала в обе щеки (подозреваю, усы кололись бы). Он предложил написать еще одну книгу. Я с восторгом согласилась. Но, оказавшись дома перед чистым тетрадным листом, я вдруг осознала, что, кроме уже описанных приключений мастера Питера, мне решительно нечего рассказать. Что я вообще знала о жизни? Через несколько дней бессмысленного марания бумаги я вспомнила о письмах малышам Картер. Среди них нашлись симпатичные наброски мышек. И вновь я попросила Эдмунда мне их одолжить.

ЭДМУНД (с надеждой)

Для новой книжки?

Я начала придумывать приключения мышки-француженки, мадемуазель Дезире, в гостях у английской кузины мисс Тютю. Мисс Тютю жила в уютном кукольном домике в Западном Бромптоне у девочки Энни. Когда часы в детской били полночь, мисс Тютю и мадемуазель Дезире перешагивали через рамку картины, изображающей пляж в Брайтоне.

Мои воспоминания о Брайтоне превратились в историю мышек. Я радовалась возможности мысленно вернуться на пляж, к купальщицам и вальсирующим парам, которых я рисовала на протяжении пятнадцати дней, с восьми утра до двух пополудни. Когда мышки, устроив очередной переполох среди людей, спасались бегством по другую сторону картины, я с беспокойством спрашивала себя, соответствует ли новая история «Мадемуазель Дезире» правилу красоты, качества и кротости. Я вручила рукопись Маршаллу Кингу, втайне надеясь, что его отец не станет вмешиваться. Спустя несколько дней я получила письмо, в котором Маршалл искусно сочетал комплименты и критику. Он умилялся моим мышкам и отдавал должное талантливому изображению атмосферы Брайтона. Но тексту «не хватало мелочей, которые развлекают детей», а у моих человеческих персонажей «весьма скверный нрав». В итоге он предложил нам вместе доработать текст и посоветовал найти среди знакомых детей и взрослых тех, кто согласился бы позировать, поскольку мне явно предстоял долгий путь совершенствования навыков изображения людей. Мистер Кинг-младший мне не льстил, я не тщеславилась, поэтому критика нисколько меня не задела. Я знала, что он прав. Единственное, что меня тогда волновало, – это то, как стремительно таяли мои сбережения. Скоро у меня останется всего пара пенсов, и тогда – прощай, свобода! Но не могла же я требовать немедленного подписания нового договора, когда «Мадемуазель Дезире» еще так далека от совершенства?

Когда Маршалл Кинг пригласил меня на музыкальный вечер (вход – три шиллинга), я невольно поморщилась.

МАРШАЛЛ КИНГ