Ко мне приходит предложение, за ним другое, ко мне приходит образ, целая страница, целая глава. Она бьется у меня в голове, как тюлень, попавший в сети. Я стараюсь не отрывать взгляда от луны за окном, прошу предложения не уходить, мне нужно выбраться из кровати и их записать, чтобы они не исчезли. Мир увеличивается, и еще одной ночью я становлюсь больше себя самой, прошу Бога помочь мне уменьшить мир снова и дать мне черное спокойное море, красивую картину спокойной жизни с голландской мельницей, как на календаре в витрине книжного магазина, или картинку со щенками, как на крышке конфетной коробки, в которой Йон Джон хранит свои газетные вырезки. Мне хочется и не хочется, хочется продолжать каждый день изобретать мир, не хочется варить рыбу на плите Siemens и обслуживать мужиков в «Борге», перемещаясь с серебряным подносом из одного сигарного облака в другое, хочется, когда я не пишу, целый день читать книги. Поэт не знает о тюлене, который бьется во мне под пуховым одеялом, он тянет ко мне руку, и я позволяю ему это, одновременно отпуская слова, завтра утром их уже не будет, каждую ночь я теряю по четыре предложения.
Когда я возвращаюсь домой с работы, поэт ждет меня с радостной новостью.
— Газета социалистической партии опубликует мое стихотворение.
Как он объясняет, его стихотворение «Красное зарево» лежит в редакции с весны.
Он рад и растерян, прижимает меня к себе. Но тотчас отпускает и ходит по комнате.
— Я дал почитать стихотворение Стефниру Скальдалэку. Он был в восторге, особенно ему понравился повтор «мертвенно»: мертвенно-холодные руки, мертвенно-глубокий песок… когда приближается утро.
Предложил только заменить одно слово, «пока смерть не приблизится» вместо «пока смерть не придет». Нужно смягчить одно слово, так он сказал.
— Да, так звучит иначе, — замечаю я.
Поэт останавливается и садится на кровать. Его охватывают сомнения.
— Сейчас мне кажется, что нужно было заменить два слова в строках от «лечит рану» и до «ночная роса кутает надежды».
Он бормочет свое стихотворение.
— Вот еще вопрос: «сильный» или «мощный»?..
Поэт зажигает трубку, берет из шкафа книгу и листает в поисках нужного стихотворения. Он сменил сигареты Chesterfield на трубку. Читает про себя несколько строк, закрывает и откладывает книгу.
— Я никогда не переживу зиму смерти, — говорит он, поднимаясь.
Он признается, что думал заглянуть в редакцию газеты и узнать, не в печати ли номер.
— Может, вполне достаточно того, что есть?
— «Вполне достаточно» — неподходящие слова, Гекла.
Он снова садится на кровать и закрывает лицо руками.
— Текст слишком спокойный. Его структура предсказуема, не хватает отточенности слов, глубины и выразительности формы. Лучше бы перенести публикацию. Попрошу их пока подождать.
Сев рядом, обнимаю его.
— Я не знаю, где мое место среди поэтов, Гекла. Знаю только, что у меня есть место за столиком в «Мокко».
Он смотрит мимо меня.
— Мне кажется, ко мне относятся как к одному из них, но в то же время не совсем. Когда я показал стихотворение Стефниру, он похлопал меня по плечу и сказал, что у меня есть способности.
Я глажу его по голове.
— Мне никогда не сравниться со Стефниром. Мне до него далеко. Я способный, но не более.
Он трясет головой.
— Вчера вечером Стефнир читал нам начало романа, над которым сейчас работает.
Поэт обходит комнату и возвращается. Подыскивает нужные слова. Останавливается передо мной и смотрит.
— Это сильнее, чем пишет Халльдор. Возможно, мы говорим сейчас о новом нобелевском лауреате, Гекла.
— Он уже что-то опубликовал?
— Еще нет.
— Уж не потому ли, что много пьет и мало пишет?
Поэт делает вид, что не слышал моих слов. Он подходит к окну и некоторое время молчит.
— Быть поэтом — большой труд, Гекла. Вдохновение не приносит дохода. Чтобы заработать деньги, разгружают суда или роют канавы. Работают на цементном заводе, ловят и разделывают китов, строят и ремонтируют мосты. Но стихи сочиняют не прибыли ради.
Он берет и зажигает трубку.
— Серьезные поэты жертвуют личной жизнью во имя призвания. Стефнир не помолвлен. Мне же, в отличие от некоторых поэтов, нужно заботиться о девушке.
— А мы помолвлены?
— Нет, но к этому все идет.
Он улыбается.
— Все знакомые поэты мне завидуют. Рассказал им, что тебе предложили участвовать в конкурсе «Мисс Исландия», и они захотели узнать, каково это — жить с красавицей.
— И каково же?
Он подходит ко мне и обнимает.
— Поскольку в доме появилась женщина, пришлось повесить зеркало.
Я осматриваюсь: действительно, на стене рядом с платяным шкафом появилось маленькое зеркало.
— Не слишком высоко? — спрашивает поэт заботливо.
Он подходит к проигрывателю, достает пластинку из конверта и ставит «Love me tender».
Скрипит игла.
— Если бы поэты знали, что я слушаю Элвиса вместе с девушкой?! Могу я пригласить мою музу на танец?
Я долго ждала у дверей в подвал, но никто не открывал. Уже собравшись уходить, увидела, как возвращается подруга с коляской, огибая наледи. Она бледная, и щеки холодные.