Мисс Марпл из коммуналки

   Но если… не полтергейст? А гуляет по квартире вирус сумасшествия?

   Первой его жертвой пала Наденька…

   Да нет! Ну какая Надя сумасшедшая! Она и отравленный спирт нашла, и Нурали на рынке выследила!

   Тогда что здесь творится?!

   Бред, наваждение или… чей-то умысел?

   Но чей?! Зачем?!

   Нет, это выдумки. Марк пролез через какую-то щель – и точка. Он маленький, глупый, пролезть – пролез, а как выбраться – забыл. Тем более зачем куда-то протискиваться с опасностью для шкуры, если рядом за дверью хозяйка топочет. Глухая влюбленная тетеря.

   Софья Тихоновна сидела, поджав ноги, на холодной скамейке и отгоняла от себя наиболее очевидное объяснение.

   У каждого, кто перешел определенный рубеж, за спиной стоит призрак. И имя ему – Альцгеймер.

   Он подбирается незаметно, баюкает мысли на мягких руках, оплетает разум и становится главным.

   И это – действительно, по-настоящему – СТРАШНО.

   Особенно теперь. Когда есть Вадим…

   Как хочется, чтобы он был рядом! Только он! Внимательный, чуткий, рассудительный, милый, умный!..

   Он не позволил бы сидеть и мерзнуть перед домом, приободрил бы и согрел: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»

   Так. Шекспир вспоминается. Значит, не все так плохо, значит, не все потеряно. Рассудок в целости испуг оставил…

   Поздним вечером, так и не сказав ничего Надежде, Софья Тихоновна прошла в ее комнату и незаметно опустила большой тяжелый ключ от двери сестры в глиняную вазу.

   Когда-то давно нечто подобное уже случалось с маленькой Софьюшкой: она вставала по ночам с кровати, не открывая глаз, поправляла на маме одеяло и ложилась снова. Утром эти ночные хождения оставались для нее стертыми.

   Мама говорила: «Это не лунатизм, Сонечка, это беспокойство». Маленькая девочка тревожилась, как мама будет поправлять все время трескающимися руками тяжелое одеяло, и, не просыпаясь до конца, забывая все наутро, ходила по комнате.

   Теперь – другое. Пустая комната не взывала о помощи, не просила – зайди! – она прятала в себе выветривающийся дух Клавдии, но возможно… Ведь возможно! Софья не думала об этом днем, но ночью – вспоминала. И шла туда, где поселилась пустота.

   Пусть будет лунатизм. Пусть!

   Но только… не призрак с жутким немецким именем – Алоиз… Фамилией…

   Не думать!!! Не поддаваться!!!

   Заставляя себя делать хотя бы что-то, Софья Тихоновна вынула из расчески длинный светлый волосок, взяла из «разночинного» ящика тюбик клея и, внутренне подрагивая, подошла к двери, скрывающей пустоту.

   Поднялась на цыпочки – специально повыше, чтобы ненароком не зацепил котик! – прилепила волосинку кончиками на обе половинки массивной комнатной двери.

   Теперь, даже если Альцгеймер (или другой мощный призрак, именуемый Джеймсом Паркинсоном) настиг Софью, все станет ясно: если кто-то из соседок ночью откроет дверь – волосинка разорвется.

   Нельзя поддаваться слезам и панике. Нельзя! Попадать под тень придуманного сумасшествия, скрываться в шорах – «может быть» и «если».

   Надо – действовать!

   Ведь вот Надежда. Не поддалась страху, не побежала к врачам или к милиционерам – помогите, покойники или нервы шалят! – нашла в себе силы и сделала все сама.

   Спаслась от безумия и подозрений.

   «И я – смогу. Жизнь только начинается, и отдавать ее призраку с немецким или английским именем – недопустимо!

   Мой бог, а что пережила Надежда, заподозрив себя в сумасшествии?! Представить жутко!»

   Она ведь – видела… настоящего воскресшего покойника в окне, а не мяукающего котенка за дверью услышала…

   И этой же ночью, в темной прихожей, одна сидела на табуретке под дверью и уговаривала себя не верить глазам.

   Колоссальная выдержка и уверенность в собственных силах. Самое страшное в этой жизни – для всех! – не потусторонние явления, а страх лишиться разума.

   – Мне тоже есть за что бороться, – сказала Софья Тихоновна, запахнула плотнее халатик и пошла в свою комнату бдеть. Ключ надежно спрятан в непрозрачной вазе; после известных событий Надежда стала запирать комнату на ночь. Теперь, даже если сама Софья проснется и пойдет к комнате сестры, дверь она не откроет. Нечем.

   А если у Надежды все-таки есть другой ключ – разорвется волосинка.

   Ночь только начиналась.

   И прошла, надо сказать, спокойно. Какое-то время Софья Тихоновна старалась бороться со сном, ворочалась в уютной сонной постели, пыталась убежать от дремы, но в конце концов попалась. Не утерпела и унеслась на мягких подушках в объятия Морфея, уплыла прочь…

   Вся нега и спокойствие сгинули, едва Софья Тихоновна вытянула шею вверх и взглянула на дверь Клавдии: на двух половинках, болтаясь, висел разорванный волосок. Как тонкая прерванная нить между безумием и реальностью.

   «Не сумасшедшая, – сказала себе Софа, – вижу.

   Пусть странное, пусть жутковатое доказательство неких событий, но вижу. И значит… Значит, буду жить. Не овощем, оберегаемым из жалости, а полноценным человеком. Женщиной».

   Господи! Какое наверное облегчение испытала Надежда, узнав, что не сошла с ума!

   А ведь у нее не было Вадима. Ей было не так невероятно страшно потерять то, что еще и не приблизилось.