Мисс Моул

И вот тогда Ханна встала как вкопанная. На нее накатило физическое ощущение тошноты, а в груди возникло жуткое давящее чувство, как будто ее великодушное и мужественное сердце сжали до размера горошины, и на мгновение мисс Моул испытала гнев и острое желание кого‐нибудь убить. Затем налетел стыд, как большая, грозно хлопающая крыльями птица, и тут же насмешливо свистнула малиновка.

Стоя на утопленной, как ров, тропинке и глядя на печные трубы своего коттеджа, Ханна огляделась в поисках спасения. Она не желала смотреть в лицо человеку, которому отдала все, что имела; просто не смогла бы посмотреть на него и не увидеть всю глупость и безрассудство собственной жертвы, когда оказавшееся ненужным сокровище валяется разбитым у его ног. Черная птица стыда кружила, малиновка свистела, и Ханна признала, что обманывала себя годами, оправдывая былого избранника, цепляясь за каждый момент, в котором имелась хоть крупица красоты, и теперь его пальцы, едва ли не с самого начала вяло лежавшие у нее в руке, нагло щелкнули у нее перед носом. И этого мужчину она любила! Ей было стыдно за его характер и за то, что она не раскусила его сразу, а не из-за физической близости, которая, хотя вспоминать о ней и было мучительно, казалась сравнительно неважной, и никакая сила на свете не смогла бы затащить Ханну в дом, где находился этот человек, тем более в сопровождении мистера Бленкинсопа.

– Я не могу, – сказала она. – Я не могу туда пойти, идите один, – и она вскарабкалась по земляному откосу в редкий лесок, и там, слушая, как ветер тихо поет в соснах и чувствуя под ногами мягкий ковер из опавших иголок, внезапно поняла, что черная птица не последовала за ней и что в душе больше нет стыда, только чисто человеческая скорбь, что кто‐то мог так жестоко над ней надругаться.

На этом моменте воспоминаний Ханна остановилась и закрыла лицо руками. Дальнейшее было сплошной путаницей из лесов, полей и дорог; Сэмюэл шагал рядом, а черная птица снова летела за ними. Ханна не помнила, куда шла и что говорила, а может, и просто молчала. Добрый мистер Бленкинсоп, совершенно о том не подозревая, мешал ей оправиться от потрясения, и Ханна мечтала от него избавиться. В одиночестве она сумела бы взять себя в руки, придумать тысячу новых оправданий, попытаться найти хоть что‐то, помимо бесчестья, в этом прискорбном деле, но спутник упорно шел за ней по пятам, и забавную они, должно быть, представляли собой пару: обезумевшая женщина, за которой спешит серьезный джентльмен, тщетно надеясь на разгадку непонятной тайны. И чем дольше мисс Моул оставляла свое поведение без объяснений – а ведь она легко могла выдумать что угодно! – тем невозможнее становилась сама мысль об объяснении. По правде говоря, Ханна почти не думала о мистере Бленкинсопе, разве что о нежеланности его присутствия, на фоне которого ее поведение выглядело еще более отвратительным.

Теперь же Ханна осознала (и ее бросило в жар), что он обращался с ней как с душевнобольной, какой она, по сути, и была, и за исключением того, что заставил ее поесть и попить, в остальном позволил поступать по-своему, то есть довести себя до физического изнеможения, пока наконец вдали не замаячили станция и поезд и спутники не побежали обратно в темноте, скрывшей красоты, которым Ханна так радовалась при свете дня.

Теперь усталость и печаль о том, что у нее слишком мало друзей, навалились разом. Впервые за всю свою карьеру мисс Моул повела себя как неразумное дитя, и рядом не оказалось никого, кто смог бы терпеть ее в таком состоянии и не стал бы думать о ней хуже, так что в настоящий момент именно дружеское участие казалось ей величайшей роскошью, о которой можно только мечтать. Да, были мистер Самсон и Уилфрид, которые, каждый в своей манере, предложили бы ей и сочувствие, и утешение, но мистер Самсон не разбирался в человеческих эмоциях, а Уилфрид был слишком молод, чтобы поверить ему свои тайны. На плечо ни того, ни другого Ханна не могла бы приклонить усталую голову. Положиться, кроме себя самой, было не на кого, но в конце концов и сегодняшнее отчаяние тоже пройдет. Ей хватало опыта, чтобы понимать: ни одно несчастье не длится вечно, если в него не погружаться, а она страстно желала избавиться от мучительного состояния. Ханна сказала себе, что с любыми чувствами к дому и его обитателю покончено, и это замечательно; одной причиной доводить мистера Пилгрима стало меньше, однако тут же появилась другая. Экономке нужно зарабатывать себе на хлеб, а она имела глупость уговаривать мистера Кордера распахнуть двери дома для ее врага! Виновата в этом, конечно, миссис Кордер, которая слышала каждое слово, произнесенное в кабинете, вот только поделать ничего не могла. Было бы трусливо и жестоко не прийти на помощь покойной жене преподобного, к тому же Ханна знала: если что‐то не стоит риска, не стоит за него и держаться, а она была готова и рискнуть, и сражаться до конца.

Она сидела и ждала возвращения Этель, но первым пришел Уилфрид, и Ханна тут же сказала: