Мисс Моул

Сидя у огня и ожидая прихода Этель, Ханна почувствовала досаду, обнаружив, что острая фаза ее страданий миновала до того, как появилась возможность упасть в кровать и реветь до тех пор, пока не кончатся слезы. Именно это экономка и собиралась сделать, но сначала ее внимание настоятельно потребовалось Рут, затем Роберту Кордеру, потом Уилфриду, и ее ум, войдя в соприкосновение с их проблемами, заставил мысли течь сразу по нескольким руслам, отнимая силы от главного. И прекрасно, сказала себе Ханна. Теперь, когда не нужно было контролировать эмоции, а желание излить их в бурных рыданиях прошло, она могла спокойно проанализировать свои чувства и задаться вопросом, насколько присутствие мистера Бленкинсопа усилило ее боль и возможен ли такой вариант, что, столкнись Ханна с теми же обстоятельствами в одиночку, она отнеслась бы к ним более разумно, со свойственным ей принятием человеческой слабости. Ей следовало попытаться извлечь весь возможный юмор из ситуации, в которой ее бывший возлюбленный предлагал снять ее же дом мистеру Бленкинсопу, но для этого она была недостаточно бессердечна – и недостаточно жестока, чтобы поставить предлагающего сделку в неловкое положение. Его позор стал бы ее позором; чем в худшем свете он представал, тем грандиознее выглядела ее глупость, и Ханна тотчас же начала придумывать мошеннику оправдания. Может, он хотел сдать дом ради мисс Моул и намеревался посылать ей деньги; может, у него наконец проснулась совесть, спавшая десять лет беспробудным сном, и начала его мучить; но, несмотря на все старания Ханны обелить его мотивы, объяснения были неудовлетворительны, и она понимала: скорее всего, он просто устал от этого места, хотел от него избавиться и не видел разницы между проживанием в коттедже даром и получением дохода от сдачи его в аренду. Был шанс (и Ханна неосмотрительно уцепилась за него), что информация мистера Бленкинсопа, полученная окольными путями, исказилась при передаче, но все эти рассуждения не имели смысла. И хотя Ханна излечила мистера Бленкинсопа от желания увидеть ее снова и дала ему пищу для любопытных размышлений, в остальном ее дела обстояли бы не намного хуже, а то и улучшились бы, сумей она отнестись безжалостно к своим воспоминаниям и признать, что человек, которого она безрассудно полюбила как героя, рисковавшего жизнью и тяжело раненного, совсем не стоил ее любви, что у него и вовсе не было романтических представлений о привязанности на всю жизнь, что он, как и многие другие, видел в ней просто молодую женщину, влюбившуюся в солдата, которая предложила ему крышу над головой в тот момент, когда ему просто негде было жить. Он воспринимал ее как часть дома, как мебель и кур, и было ужасно думать, что, вероятно, ни на одной из стадий их общения не считал Ханну чем‐то большим, чем временное и забавное удобство. Если бы за все время у него возникло к мисс Моул хоть какое‐то чувство, появилось хоть какое‐то осознание, что женщина с ее характером не склонна к легкомысленным связям, что она поставила под угрозу свое будущее, стремясь обезопасить его настоящее, он не казнил бы ее годами молчания и не нанес этого последнего оскорбления.

И все же хорошо, что это произошло, думала Ханна. Она была обнажена и обездолена, но больше не пыталась притворяться слепой, она стала сильнее и теперь могла встретиться с мистером Пилгримом. Она могла превратиться в кузину Хильду без прискорбных угрызений совести из-за предательства собственных воспоминаний, а будь у нее немного больше времени, сумела бы настолько отдалить эти обиды, что убедила бы даже себя, будто от них пострадала не она, а ее кузина.