Мисс Моул

– Пожалуй, мы и есть близнецы, но только по духу. Бедный мистер Пилгрим! Бедная мисс Уизерс! До чего же некоторые беспокоятся о благополучии других! А я беспокоюсь только о вас с Рут, и этого довольно, чтобы вызвать подозрения, но клянусь: никаких задних мыслей у меня нет. Послушай. Если мистер Пилгрим нашел в тебе такую хорошую помощницу, пусть открыто заходит к тебе домой в любое время, когда ему понадобится помощь.

– Но отцу он не нравится!

– Со временем мистер Кордер привыкнет, – обнадежила Ханна, – но этого никогда не случится, если ты сменишь приход. И знаешь, по отношению к отцу это не слишком справедливо. Ой, вот только не надо плакать! Чего ты ревешь? – прикрикнула она и тут же пожалела о своей резкости, сраженная неверием Этель в себя, ее беспомощностью и жалкой готовностью признаться в таком, услышав ответ:

– А с того, что мистер Пилгрим может и не прийти!

– Да придет он, куда денется, – отмахнулась экономка. – Хотя бы для того, чтобы еще раз взглянуть на меня! Он не рассказал тебе, почему я так ему любопытна?

– Нет, он сказал, что подобное не для моих ушей.

– Ну тогда будь уверена, он обязательно все тебе расскажет, – приободрила ее мисс Моул.

Глава 37

Нужно было посоветовать мистеру Бленкинсопу отказаться от мысли снять ее коттедж. Это проклятое место, в котором никто не обретет счастья. Ей следовало предупредить его и попросить подумать еще раз, прежде чем действовать, привести в пример себя и предупредить, что мир ополчится против Сэмюэла и будет чинить всяческие препятствия, а у мира есть отвратительные способы заставить прочувствовать все свое неудовольствие. Но Ханна, которую Этель назвала бескорыстной, думала только о своем несчастье и забыла предупредить своего «собрата по греху» об опасностях и разочарованиях, которые особенно горьки, когда настигают незаконных любовников, а надоевшие узы, держащиеся лишь на благородстве одной из сторон, быстро превращаются в удавку. Разумеется, мистер Бленкинсоп ответил бы, что это не ее забота; так и сама Ханна ответила бы любому другу, который попытался бы вмешаться в ее личные дела. Мистер Бленкинсоп наверняка предпочтет сам о себе позаботиться; в конце концов, ему столько же лет, сколько Ханне, о чем он не преминул ей сообщить. Странно, конечно, что он решил поделиться с ней такими сведениями, но по неизвестной причине многие люди поверяли мисс Моул свои маленькие тайны, и так было всегда. Рут, Этель, Роберт Кордер – все они ей доверились, и Ханна не удивилась бы, если бы и мистер Пилгрим обратился к ней за советом, как ему лучше разобраться с обязательствами по отношению к ней же. Нет, это ее нисколько бы не удивило, да и вообще ничто не удивило бы после причудливых событий дня, хотя ей с трудом верилось, что всего несколько часов назад она стояла на дорожке, ведущей к собственному дому, и смотрела на печные трубы.

Ханна лежала в постели, и покой, который она ощутила в столовой, давно ее покинул: его вытеснили картины прошлого. Она видела коттедж таким, каким тот был, когда она спасла его от продажи в числе прочего имущества отца: четырехкомнатный домик, выкрашенный в бледно-розовый цвет, с темными пятнами от капели с крыши, с клумбами под окнами, где были посажены настоящие сортовые цветы, пусть и заросшие сорняками, с белеными стволами яблонь в жесткой траве сада. Тогда она была молодой девчонкой, воспротивившейся совету старших не обременять себя имуществом, которым сама не будет пользоваться. Мисс Моул все‐таки оставила коттедж и сдала его молодому работнику с фермы, который успел в него заселиться, а потом ушел на войну и не вернулся. Она старалась не вспоминать дом в тот период, когда подготовила его для своего солдата: с прополотыми клумбами, свежими обоями в комнатах, чистенько отмытыми наружными стенами без единого пятнышка и густым синим дымом, который вился над трубой как личный штандарт, возвещающий о ее счастье, – но, как ни старалась, Ханна не могла прогнать эти мысли. Она вспомнила, каким грубым стал казаться оттенок стен на фоне пенного нежно-розового цветения яблонь, как все цвета – и сочная зелень травы, и бледное марево полураспустившихся молодых листочков и мягких кисточек лиственниц за домом, и красно-коричневое оперение кур – казались ей ярче, нежнее и чудеснее всех цветов, виденных ею прежде, и вспомнила все нелепые красивые слова, которые говорила всему вокруг и которых никогда никому не повторяла.