Мисс Моул

Экспедиция к ее дому явилась странным совпадением, которое, учитывая близость опасности в лице мистера Пилгрима, могло бы убедить некоторых в том, что Господь Бог одобряет принятые людьми законы поведения, а заодно придумывает хитроумные наказания для провинившихся. Но это означало бы приписать Богу ответственность за мистера Пилгрима, как будто Господь нашел в своем плотном графике немного времени, чтобы лично попрекнуть женщину заботой о сломленном войной мужчине, чего сам мистер Пилгрим, занятый проповедями военным, разбившим лагерь неподалеку от коттеджа мисс Моул, делать не собирался; тогда получалось, будто Бог отвечал за совесть мистера Пилгрима, тогда и сейчас, что никак не совпадало с Ханниной концепцией божества. Нет-нет, законы писали сами люди, и, будучи нетерпимы к их нарушению, они же изобретали наказание, а представители общества (в ее случае – в лице мистера Пилгрима, Роберта Кордера и Этель) следили за тем, чтобы наказание исполнялось неукоснительно, и, без сомнения, во всей этой истории больше всего страдал сам Бог, видя, как его создания делают друг друга несчастными. Ханна была убеждена, что Господь относится к ней с бо́льшим терпением и состраданием, чем она сама, что Он скорбит о ее ошибочном выборе мужчины, но знает, что в значительной степени ее любовь, как и любовь Божья, проистекает из милосердия; что в ее поступке Бог видит безрассудство, подражающее подвигам иного рода, недозволенным ее полу. И, наблюдая в мудрой беспомощности за пытками храбрых мужей, Господь, вероятно, с тем же чувством наблюдал и за куда меньшими муками Ханны, настолько ничтожными по сравнению с истинными страданиями, что даже стыдно на них останавливаться.

Утешительно знать, что мы с Богом понимаем друг друга, сказала себе Ханна, цинично усмехнувшись собственной самонадеянности. Но ведь если подумать, то и мистер Пилгрим, наверное, не сомневался в природе Бога и подгонял ее под свои предрассудки точно так же, как и сама мисс Моул; странно, что Бог, у которого столько же характеров, сколько существует бесчисленных мужчин и женщин, которые ищут Его в трудные времена и забывают о Нем в своем счастье, все же обладает силой даровать мир мятущимся душам. И странно, что унылая столовая сейчас казалась Ханне домом. Возрожденный огонь бормотал жизнерадостную чепуху, исправленные дядей Джимом горелки старательно делали свою работу, мраморные часы на камине уютно тикали. Охватившее мисс Моул спокойствие могло быть следствием усталости, но она верила, что это нечто большее. Так или иначе, ей будет легче скоротать время, чтобы перехватить Этель (прежде чем та убежит в свою комнату и начнет, по определению Рут, «грохотать мебелью») и убедить ее согласиться на предложенную отцом сделку.

А тем временем Ханна снова мысленно уподобляла себя маленькому кораблику, который отдыхает после шторма и, пользуясь штилем, приводит себя в порядок, готовясь к следующему злоключению. А оно неизбежно: маленькому одинокому суденышку, отправляющемуся в опасное плавание, стоит приготовиться к тому, что никто не будет обращаться с ним как с большими кораблями, особенно если у него подмочена репутация. Однако, на ходу поменяв метафору, мисс Моул решила, что не собирается быть пресловутой собакой, к которой из-за клеветы пристала дурная слава, и безропотно ждать повешения [17]. Ханне предстояло еще много работы. Существовал определенный комизм в том, что ей не позволят выполнять свои обязанности, если Роберт Кордер узнает о ее прошлом, и, возможно, наступит такое время, когда, оглянувшись назад, преподобный с ужасом припомнит откровения, которыми делился с безнравственной мисс Моул, однако, пока ее не уволили, Ханна собиралась в полной мере насладиться ситуацией и гордилась своими маленькими победами, кульминацией которых в этот день, поначалу казавшийся беспросветно черным, стала просьба Роберта Кордера об услуге, неизбежно повысившая симпатию к нему со стороны экономки.

Ханна подумала, что со временем могла бы полюбить даже мистера Пилгрима, но тут хлопок входной двери выгнал ее в прихожую, где стояла Этель с новым упрямым выражением на лице. Через минуту бесшумно открылась дверь кабинета, но была тут же осторожно закрыта невидимой рукой, пока Ханна спрашивала Этель, ужинала ли та, признавалась, что у самой с пяти часов ни крошки во рту не было, и предлагала заглянуть в кладовую и посмотреть, чем там можно поживиться.

Такого приветствия бедная девушка не ожидала, она готовилась к оскорблениям, поэтому доброта мисс Моул сразила ее до такой степени, что Этель безропотно последовала за ней в кухню.

– Я была в молельне в Хайфилдс, – заявила дочь преподобного с как можно более независимым видом, – а потом пошла к Пэтси Уизерс.

– Но ведь она распространяла о тебе небылицы!

– Вот поэтому я и пошла.