Мисс Моул

Пожелай мистер Кордер услышать признания экономки, этот способ был бы самый правильный. Еще немного, и снисходительность хозяина превысила бы меру того, что Ханна могла вынести. Антипатия, которую она к нему испытывала, вернулась с удвоенной силой. Ханна задавалась вопросом, какое влияние на его снисхождение оказало наличие у нее «небольшой собственности», а его нежелание ничего слышать так и подталкивало поступить наперекор. О, она бы дорого дала, чтобы увидеть, как Роберт Кордер барахтается в море смущения от признаний экономки, а ее текущее душевное состояние отчаянно требовало удовлетворения. Мисс Моул подозревала, что бо́льшая часть ее боли просто растворится, если она расскажет преподобному всю правду и при этом уверит, что ей плевать, а кому не нравится, тот может катиться к черту. Да, если бы в разговоре с проповедником она могла употребить это выражение, ей определенно полегчало бы!

Прекрасно, но что дальше? Идти ей некуда, у нее почти не осталось денег, и даже дом миссис Гибсон для нее теперь закрыт. Да и куда бы она ни пошла, придется бросить Рут.

Напряжение немного спало, и Ханна молитвенно сложила руки перед собой.

– Вы так великодушны! – пролепетала она, но часть удовольствия от актерской игры пропала из-за трусливой мысли, что это может оказаться правдой. Впрочем, бояться не стоило: великодушие мистера Кордера испарится в ту же секунду, как ее историю узнают другие люди. – У всех есть семейная гордость, и несправедливо наказывать меня из-за бедной кузины Хильды. Я как дружила с ней, так и буду дружить. Я не боюсь заразиться от нее безнравственностью, как мистер Пилгрим, но увы, я не он, и реформаторский дух во мне полностью отсутствует. Я очень люблю кузину. Наверное, существует причина, по которой беспутные люди часто намного лучше добропорядочных, и Хильда именно такая: непослушная, но хорошая. Ну, или просто я отношусь к ней предвзято, – добавила она с улыбкой.

– Боюсь, я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – нахмурился мистер Кордер.

Брови Ханны поползли на лоб от удивления.

– То есть как не понимаете? А что же тогда поведал вам мистер Пилгрим? Скажите, мистер Кордер. Я должна знать.

Мистер Кордер покраснел до корней волос.

– Мистер Пилгрим говорил о вас, – неохотно признался он.

– Обо мне? Обо мне?! Ага, теперь ясно, – протянула она. – Да, мы с Хильдой очень похожи. Бедный мистер Пилгрим! Какое разочарование для него.

– Почему это должно его разочаровать? – спросил Роберт Кордер с неожиданной проницательностью, заставшей Ханну врасплох.

– Такой уж он человек, не так ли? А вы еще более великодушны, чем я думала.

– Боюсь, даже слишком великодушен, – проворчал преподобный, так как не был уверен, что поступает мудро, разделяя с мисс Моул ее взгляд на ситуацию, и не смог удержаться, чтобы не выразить свои сомнения и беспокойство, добавив: – Сходство, должно быть, поразительное.

– Так и есть, – подтвердила Ханна и с этими словами повернулась, чтобы уйти, но хозяин, как обычно, – дурной знак! – окликнул ее в спину:

– Просто чтобы прояснить ситуацию, мисс Моул…

– А я думала, вы ничего не хотите слышать!

Мистер Кордер снова нахмурился: он не привык, чтобы его же слова использовали против него.

– Ради вашего спокойствия, – сказал он, и загадочная улыбка экономки снова разожгла в нем гнев. – Похоже, ваша кузина жила в частном доме в той части страны, которая хорошо знакома мистеру Пилгриму. Странное совпадение, что у вас обеих есть небольшой загородный дом.

– Никакого совпадения. Она жила в моем коттедже. – Недавнее желание Ханны просветить мистера Кордера как рукой сняло. Это был жестокий спорт, и правила игры требовали рискнуть, но спасти свою жизнь. Мисс Моул получала изысканное удовольствие, наблюдая за финтами противника, и у нее в мозгу, хранящем разрозненные обрывки знаний, мелькали все фехтовальные термины, которые она когда‐либо слышала, эти яркие, хлесткие словечки, оглушающие звоном стали и топотом. У нее перед мистером Кордером было преимущество: она знала, что́ собирается делать; знала, что у противника нет никакого плана действий, и держала преподобного на острие шпаги, но за временным возбуждением ее неизбежно ждал момент, когда придется признаться себе, что, несмотря на внешние приличия, интрига была жалкой и грязной.

Роберт Кордер положил конец ее терзаниям, кивнув с неубежденным видом.