Мисс Моул

Но Ханна лишь хлопнула по столу, привлекая внимание к себе (как будто оно и так не принадлежало ей), к своему бледному лицу и потемневшим глазам, и бормотание Рут, негромко переспросившей: «Мистер Бленкинсоп?», прозвучало в ушах у всех как окончательная наглость. Под глазами у мисс Моул уже несколько дней не сходили темные круги, а сейчас на побледневшем лице они и вовсе казались синяками, и сестры, уставившись на экономку как на фурию, ожидали гневного всплеска и обличительной проповеди, но вместо этого услышали слова, произнесенные тихим, усталым и ласковым голосом:

– Вы обе дурно воспитаны, у вас совершенно отсутствуют манеры. Что с вами будет? Нельзя прожить жизнь, вечно кусаясь и царапаясь. – Потом печаль исчезла, и мисс Моул продолжила своим обычным тоном: – Я не льщу себе мыслью, что мои манеры безупречны, хотя должны бы, потому что, когда я училась в школе в… в общем, когда я училась в школе, я смотрела на девиз на стене и думала: «Какая глупость!», однако запомнила его наизусть. И это лишь показывает, что в школе, да и где бы то ни было, есть люди, которые знают больше вас. В этой комнате такой человек я, поэтому процитирую вам девиз: «Манеры – не пустяк, а плод благородной души и честного ума» [18]. Да, – решительно повторила она, – благородной души и честного ума. Что касается вас двоих, вы больше всего напоминаете мне пару обезьян в клетке.

– Ой, Моули, где ваши манеры! – шутливо упрекнула ее Рут, готовая рассмеяться от облегчения, что удалось избежать чего‐то худшего, но безропотно повиновалась, когда экономка указала ей глазами на дверь.

Этель тем временем жалобно простонала в свое оправдание:

– Я так несчастна!

Ханна сдержала нетерпеливый жест. Она знала, что девичьи любовные страдания могут быть такими же мучительными, как страдания женщины, а то и горше, но для девушки двери все еще открыты, и у нее остается время побродить вокруг и найти то, чего она хочет, в то время как для женщины двери захлопнулись намертво и что‐то найти она могла только внутри, причем чаще всего не то, чего хотела, а что могла получить.

– Почему ты несчастна? – мягко спросила Ханна, и Этель воскликнула:

– О, мисс Моул, приходил мистер Пилгрим, и отец разъярился на него – из-за вас!

– Откуда ты знаешь, что из-за меня?

– Потому что… я после этого видела мистера Пилгрима, и он мне сам рассказал.

– Что ж, очень любезно с твоей стороны сообщить мне новости, – произнесла экономка и вышла из столовой под протестующие вопли Этель, что гнев отца не изменит ее поведения.

В прихожей Ханна энергично потерла щеки и поморгала, чтобы избавиться от ощущения жжения под веками. Ее болезненный, воспаленный гнев, которого не облегчили бы никакие возмущенные речи, сменился живой и почти веселой злостью. Мисс Моул постучала в кабинет и явила свое лицо мистеру Кордеру, который тут же решил, что оно совершенно не подходит для его экономки.

Преподобный кипел благородным презрением к мистеру Пилгриму, но был настроен уловить любые подозрительные признаки в поведении мисс Моул, а сознание того, что он владеет сведениями, которые могут ей повредить и которые он намеревался пока утаить от нее, придавало ему ощущение власти над противницей, выразившееся в холодной вкрадчивости манер.

– Я могу что‐то для вас сделать? – спросил он. Виноватой экономка не выглядела, но преступники часто бывают бесстыдны.

– Да, можете, – кивнула Ханна. – Я хочу знать, что вам рассказал мистер Пилгрим.

Наглость мисс Моул разозлила мистера Кордера. Он всегда старался уклониться от прямого нападения, и его ощущение власти заметно уменьшилось.

– Это была конфиденциальная беседа, мисс Моул.

– Часть которой в подробностях известна Этель.

– Я не несу за это ответственности. – Преподобному совсем не хотелось повторять слова мистера Пилгрима. Он боялся, что эта женщина, не похожая ни на одну из знакомых мистера Кордера, подтвердит их и принудит его к какому‐нибудь действию, о котором не удастся посоветоваться ни с одним комитетом. Поэтому Роберт Кордер укрылся на высоте своего положения, с которой адресовался и к мистеру Пилгриму. – Думаю, я могу гарантировать, что больше он никому ничего не расскажет. Я считаю его поведение недостойным мужчины, мисс Моул, и даже если бы я не сомневался в правдивости его заявлений, я бы все равно должен был их проигнорировать. Мы все хоть раз так или иначе согрешили.

– О, ну не все, конечно, – вставила Ханна и попыталась изобразить восхищенный взгляд.

– В той или иной степени, – исправился преподобный. – Лично я, например, готов оставить прошлое в прошлом. Я сужу о вас по тому, что знаю сам, мисс Моул. Я не задаю вам вопросов и ничего не хочу от вас слышать.