Мисс Моул

Естественно, никто не видел мисс Моул, когда она находилась одна в своей голубятне, и никто не был посвящен в ее сны и грезы наяву. Новые подопечные были слишком молоды и слишком поглощены собой, чтобы понять, что жизнь экономки так же важна для нее, как их жизнь важна для них, и что у мисс Моул не меньше возможностей для приключений и романтики, что для нее принять настоящее за образец будущего означает смерть. Ею двигала надежда, а не недовольство, а то, что Этель принимала за смирение, свойственное среднему возрасту, являлось умением создать драму из банальностей. В обители проповедника собралось маленькое общество, само по себе довольно заурядное, но представляющее любое общество в миниатюре, с теми же интригами внутри и теми же грозящими извне опасностями. Его признанным главой был Роберт Кордер, который, в силу уверенности в себе и своем положении, не подозревал, что подвергается критике со стороны возможного преемника и что его подданные могут взбунтоваться. В одном из своих публичных выступлений или в проповеди он описал бы дом таким, каким его видела Ханна: как маленькое сообщество, в котором сила личностей посрамляет теории поведения, а гибкость преобладает над жесткостью; он сказал бы, что нет жизни без перемен и борьбы, и, разворачивая метафору (Ханна обожала сочинять за него проповеди!), уподобил бы молодых людей растениям, которым нужно давать простор и воздух, а старших – мудрым садовникам, которые не ограничивают юный рост и не подрезают побеги, пока те достаточно не окрепнут. Преподобный не сомневался бы в своих словах и верил, что следует собственным советам, но у себя дома держал саженцы в тесных горшках и полагал, будто им там удобно. Довольно и того, что отец дал им хорошую почву, а процветание является привилегией и долгом молодых ростков. Время от времени мистер Кордер бросал на них взгляд, убеждался, что они на том месте, куда он их поставил, и принимал подчинение за удовлетворение, а нахождение поблизости – за доброе отношение. Несомненно, он хотел, чтобы дети росли, в этом Ханна отдавала ему должное, но возмутился бы любым отклонением от формы, которая ему нравилась. Пусть он и не размахивал садовыми ножницами открыто, все знали, что они у него в кармане. Существовал общий заговор, чтобы держать детей в рамках, и вся борьба молодежи велась в подполье. Преподобный был занятым человеком и не стал бы искать того, что скрыто.

Чужие люди, как обычно, знали о его семье больше, чем он сам, и однажды вечером, когда все садились ужинать, мистер Кордер занял свое место за столом с выражением лица, предвещающим неприятности. Обычно проповедник старался выдать гнев за вселенскую скорбь, и от этого взгляд у него делался требовательным и угрожал стать кислым, а поскольку безопаснее было упредить взрыв, чем потом сидеть в ошеломленном молчании, Этель с тревогой спросила, хорошо ли отец себя чувствует.

– Если бы я плохо себя чувствовал, надеюсь, мне удалось бы это скрыть. Случилась неприятность, которая меня расстроила. Даже две.

– Дело в собрании комитета по образованию, да? – уточнила Этель.

– Именно, – ответил мистер Кордер и холодно посмотрел на Уилфрида: – Я хочу побеседовать с тобой после ужина. Но, как будто одного несчастья мало, по пути домой я встретил Сэмюэла Бленкинсопа. Я не видел его со времени ужасно нудного доклада о Чарльзе Лэме, и надо сказать, мистеру Бленкинсопу хватило совести выглядеть пристыженным. – Преподобный обвел взглядом стол, ожидая реплики, но никто не рискнул задать вопрос или как‐то прокомментировать его слова. Спросить, из-за чего мистер Бленкинсоп выглядел пристыженным, означало расписаться в собственной глупости; сделать любое замечание в такой неподходящий момент, когда над хорошенькой головой Уилфрида нависла неясная опасность, казалось бы неуместным; однако молчание воспринималось как брошенный вызов, и если молодежи могла послышаться в голосе экономки любезная попытка спасти положение, сама Ханна знала, что ею двигало только безудержное любопытство.

– Вы считаете, – произнесла она, – что ему было стыдно за свой доклад? Он старался забыть о провале, но увидел вас, и его обуял ужас. Мне знакомо это чувство.

– Ничего подобного я не имел в виду, мисс Моул. – Хозяин замолчал и уставился на особу, выдавшую поразительно неуместную речь, взглядом одновременно испытующим и подавляющим дальнейшие попытки заговорить. – К несчастью, ему есть чего стыдиться помимо доклада.

Ханна, на ходу подправляя отношение к невозмутимому молодому соседу, любителю решать шахматные задачи в тиши своей гостиной, не успела прикусить язык и выпалила недоверчиво, но с надеждой в голосе:

– Неужели он ограбил банк?