Мисс Моул

Глядя на молодых Кордеров – на Этель с раскрасневшимися от возбуждения щеками и возмущенно сверкающую глазами, в то время как ей хотелось улыбаться; на Рут, усталую, но довольно привалившуюся к дядюшке; на Говарда, отсевшего в дальний угол вагона, словно подчеркивая духовную пропасть между собой и отцом, – Ханна с новой силой почувствовала неизвестно откуда взявшуюся ответственность за этих детей, но теперь не Рут, а Этель требовала всего ее внимания. Перемену можно было бы приписать тому, что Рут надежно принадлежала ей, а Этель так и осталась наполовину завоеванной территорией, и Ханна была бы готова принять это менее заслуживающее доверия объяснение, если бы правда не заключалась в ее убеждении, что Рут в основе своей менее беспомощна, чем Этель. Под тонким налетом нервозности, развившейся скорее из-за условий жизни, Рут обладала некоторыми качествами самой мисс Моул; Ханна могла уподобить девочку, как прежде самое себя, маленькому кораблику в бутылке, храбро и одиноко плывущему по волнам, только кораблик Рут следовал в более надежную гавань, а ее дядя Джим служил укрепленным против штормов портом, в то время как Этель беспомощно металась по воле ветров и морских течений, беззащитная перед пиратами, голодом, жаждой и прочими стихийными бедствиями, которые не станут менее жестоки от их перечисления. Ханна задумалась, кто же на самом деле мистер Пилгрим: пират или лоцман? Вероятно, он не планировал становиться ни тем, ни другим, но его намерения и их эмоциональные воздействия мало что значили по сравнению с желаниями Этель и ее готовностью поверить новому пастырю. Бедняжка Этель, думала Ханна, готова сотворить из мистера Пилгрима героя, и в этот момент сострадание экономки внезапно обратилось против нее самой и сменилось презрением, ибо она была такой же глупой и жалкой, как Этель, и стала такой же добычей мистера Пилгрима. Ханну охватила легкая паника – но не за свое будущее, хоть оно и виделось отчаянным, а за свое маленькое и печальное прошлое, которое мистер Пилгрим держал и вертел в своих мягких потных ладошках.

Тем не менее о будущем стоило позаботиться, и когда семья вышла из трамвая в конце Бересфорд-роуд и той же процессией направилась к дому, мисс Моул воспользовалась сдержанным, но очевидным одобрением Роберта Кордера себя как женщины, которая посмеялась над мистером Пилгримом, чтобы впервые обратиться к хозяину с просьбой. Она выразила надежду, что в ближайшем времени мистер Кордер сможет обойтись без нее один день; у нее есть дела в деревне.

– Конечно, мисс Моул. Мы постараемся справиться сами, и если я могу чем‐то помочь… однако, если дела связаны со сдачей фермы в аренду, вам следует проконсультироваться с юристом. Мистер Уайетт, один из моих диаконов, хороший стряпчий, и он мне говорил, что дамы обычно слишком доверчивы в деловых отношениях.

– Да, видимо, это правда, – согласилась Ханна, причислив себя к доверчивым дамам.

– Слишком полагаются на устные договоренности. Я уверен, он даст вам хороший совет и по моей просьбе возьмет символическую плату.

– Спасибо, – поблагодарила Ханна. Она видела, как мистер Уайетт обносит ряды блюдом для пожертвований, не стараясь проскользнуть мимо беднейших прихожан, как это делал Эрнест Спенсер-Смит, и сомневалась в щедрости стряпчего, касалось ли то денег или советов. Взглянув на Роберта Кордера, который шагал рядом с ней, уверенный в себе и своем маленьком мирке, легко перешагивал через трещины, которых не видел, был слеп к сгущающимся перед ним тучам и дружелюбно сопровождал женщину, чью добродетель принимал на веру, как нечто само собой разумеющееся, поскольку все приличные и полезные женщины добродетельны, Ханна насмешливо наморщила длинный нос. Впереди преподобного ожидал ряд потрясений, но она подумала, что наибольшее страдание будет вызывать в нем воспоминание о том, как он постепенно смягчался по отношению к безнравственной мисс Моул.

Глава 30