Мисс Моул

Кузина Хильда превратилась во вполне определенную личность еще до того, как Ханна легла спать, но следовало разузнать о ней всё, и когда это было улажено, мисс Моул очень полюбила мнимую родственницу и почти поверила в ее существование. Хильда обладала некоторыми чертами персонажей, живших в кухонном шкафу, и так же появлялась, когда в ней случалась нужда, а пока было просто приятно сознавать, что она всегда рядом, только руку протяни. В общем, помимо несомненной пользы, выдумка удалась во всех смыслах. Но как творец не может быть полностью удовлетворен, пока другие не оценят его работу, так и Ханне не терпелось представить кузину на суд публики. К тому времени, как на следующее утро она оделась, Хильда, эта своенравная очаровательная девушка, порывистая, но в глубине души очень здравомыслящая, уже была вплетена в полотно юности мисс Моул, и было бы жаль не развлечь Рут рассказами об их шалостях и похождениях (как‐то раз, например, за ними погнался бык, и Хильда благородно отвлекла его внимание от Ханны), но, как вскоре выяснилось, Рут в тот день не нуждалась в развлечениях, потому что столкнулась с событием, на котором, дрожа от ужаса, и сосредоточила все свое внимание.

Именно в этот день исчез Говард: испарился беззвучно, как тень или дикий зверь, улизнувший в лес, не хрустнув даже веткой ради предупреждения, и посреди последовавших волнения, ярости, замешательства, требований, объяснений, горя и слез дядя Джим стоял спокойно и невозмутимо, в полной уверенности, что поступил правильно, позволив зверю сбежать. В детстве Ханна не раз слышала рассказ об одном жителе их краев, умершем еще до ее рождения, который прославился тем, что приютил лису, спасавшуюся от травли, и выдержал ярость гончих и оскорбления охотников, и теперь мисс Моул вспомнила о том человеке, когда смотрела на Джима Эрли. Впрочем, сравнение Роберта Кордера с охотником едва ли было справедливо: он больше напоминал того, кто воспитал и будто бы приручил некое существо, которое наполовину презирал, но тем не менее получал удовольствие оттого, что оно находится поблизости, а затем потерял питомца ввиду предательства одного из домочадцев. Однако это было слишком простой метафорой для сложного положения, в котором оказался преподобный. Он был оскорблен в отцовских чувствах и в лице родителя нес ответственность за подлую неблагодарность Говарда к миссис Спенсер-Смит. Как мистер Кордер это ей объяснит, как она объяснит это другим прихожанам? Повторять ли заявление шурина, что тот отсоветовал Говарду откровенно признаться во всем отцу, сказал, что это будет пустой тратой времени и вызовет между ними вражду, и убедил мальчика принять место, которое предложили ему на ферме по выращиванию фруктов в Южной Африке, оставив дядю разгребать последствия? Это были точные слова Джима, и Роберт Кордер злился на него даже больше, чем на сына. Преподобного искренне и горько ранило отношение, которое он воспринял как извращенную жестокость; глава семьи был потрясен подобной оценкой своего сочувствия и понимания, но ему неизбежно предстояло просчитать, какой след столь выходящее из ряда вон поведение оставит на его мире, в котором молельня была лишь малой частью. Если признать, что у него плохой сын, непременно найдутся люди, готовые предположить, что виноват отец, но какую другую версию можно изложить миссис Спенсер-Смит? Мистер Кордер не мог сознательно взять вину на себя, но в ходе репетиции будущей речи его гордость, а может быть, и любовь запретили ему выставить Говарда в том свете, в котором преподобный видел сына сам.

Он попытался закрыть свой разум от негромкого объяснения Джима, как будто все это – несправедливые слова о характере преподобного, его плохое обращение с Говардом и неспособность понять точку зрения другого человека – было признанными фактами. Шурин недвусмысленно отметил, что, если мальчику суждено было вырваться из сети, которую сплели для него миссис Спенсер-Смит и отец, пришлось сделать это в один момент, разорвать всё одним махом; Говарду никогда не удалось бы постепенно выпутаться из мягких упреков в неблагодарности и почти ласковой травли, которыми он был сыт по горло. Он скорее ничего не предпринял бы, чем ввязался в борьбу, в которой утратил бы достоинство, но мальчик ушел, и теперь Роберт должен извлечь из этого максимум пользы. Сейчас отцу плохо, но позже будет лучше, и когда они с Говардом встретятся вновь, то обнаружат, что испытывают друг к другу более добрые чувства, чем когда‐либо прежде.