— Значит так… — начал он серьезно. — Я сейчас скажу тебе… Да, бля! — рвано выдохнув, Кевин стремительно подался ко мне, с силой столкнул наши губы, неловкий в своем жадном нетерпении. — Скажу… — пробормотал, целуя часто-часто, выбивая у меня почву из-под ног, обхватил лицо ладонями, удерживая, словно я могла захотеть отстраниться. — Один разочек… секундочку… и все скажу…
Да не нужно мне ничего говорить!
Целуй!
Я мигом впилась пальцами в его затылок. Только попробуй отстраниться! Господи, неужели я помыслить могла больше никогда не испытать ласку этих губ и рук? Вот ведь дурочка Мари! Гордая, ага. Глупая! Не отпускать Кевина тогда надо было, толкнув прочувствованную речь, а догонять, треснуть по затылку и зацеловать. И мозги у обоих в один момент на место бы встали.
— Стоп… — задыхаясь, прошептал Саваж, себе, мне — не понятно, потому как ни одного это не остановило. Краткие касания его рта так и сыпались на меня благословенным изобилием, все больше кружа мне голову, но и утянуть себя в полноценный контакт он мне не позволял. — Дай скажу, детка… Я быстро… Богом клянусь… Сил нет ведь уже…
— Говори, — велела я, спихнув с его плеч куртку и укусив за колючий подбородок в наказание за мучение промедлением, и коварно сунула ладонь между нами, обхватывая через джинсу увесистую твердость. — Если сможешь.
— Да твою ж-ж-ж! — захлебнулся Саваж вдохом, толкнувшись в мою руку, и тут уж пришло время шипеть мне. Мышцы в низу живота как кто в кулаке стиснул от воспоминания, каково это — ощущать его мощные толчки в себе. — Да сжалься же ты, женщина!
Схватив меня за запястье и словив вторую мою руку, что уже дергала его ремень, Кевин поднял их обе, фиксируя над головой. Тяжело дыша, он уперся своим лбом в мой, нарочно сохраняя между телами мучительную дистанцию.
— Кевин! — возмущенно топнула я ногой. — Ну какого черта?!
— Тш-ш-ш! Кудряшка моя, сам подыхаю, но дай мне сказать. Я тебе это должен.
— Прощаю тебе все долги. Аллилуйя, пошли в постель!
— Добьешь меня, Мари! Я приехал просить принять меня, дурака такого и хама беспросветного, назад. Возьми меня себе насовсем, детка!
— А похоже, что бы я была против?
Повиснув на его удерживающих меня на месте руках как на опоре, я оттолкнулась от пола и обвила его бедра своими ногами, с торжеством поймав мужской страдальческий стон.
— Мучительница ты моя лучистая, я ведь не только секс имею в виду. Я твоим хочу быть для всего. Возьмешь со всеми потрохами и дерьмом старым? Вот такого гадкого, мрачного, долбанутого на всю голову временами. Пожалуйста, Мари. Возьми и не бросай, даже если опять чего выкину или испорчу. Мне же без тебя… никак уже.
Дыхание у меня перехватило аж до мелькания черных мушек, в груди так тесно стало, впору ребрам треснуть. В голове жарко, пусто, тело как исчезло — под кожей только тепло и невесомость. И счастье. Во мне, вокруг меня. Счастье, что берет исток в серых глазах напротив, взирающих с надеждой и искренней мольбой.
— Да мне без тебя с самого начала никак, — голос не слушался, ломался. — Я же лю…
— Стоп! — освободив наконец мои конечности, Кевин порывисто накрыл мои губы ладонью, а я внезапно ощутила влагу на своих щеках. — Я мужчина и скажу это первым. А то все у нас не как у людей. Я люблю тебя, Мари Дюпре. Люблю так, что хоть ложись и помирай без тебя. И вот теперь пошли уже, ради бога, в постель!
Глава 26
Постель?
Постель, черт возьми?
Ты когда брился последний раз, скотина? Ты же с нее сейчас ее кожу шелковую, нежную снимешь, как рубанком. Помойся сперва да побрейся!
— Эм-м-м, детка, — прохрипел я, закашлявшись от пронзившей меня мысли о собственном засранстве. Ну да, не до бритья мне было какое-то время, но сейчас-то надо! Но и бросить ее вот так, а самому залезть по-быстрому в душ… Черт! Как выкручиваться теперь, а?
— Ну что опять? — не на шутку сердито рявкнула моя рыжая злюка. — Что за отмазка на сей раз?
— Малыш, прости, но признаюсь честно, мне нужно в душ сперва, я черт знает сколько времени в дороге, а потом… вот… — я провел по отросшей почти бороде. — Я же исцарапаю тебя всю.
— М-м-м? А может, я хочу, чтобы ты меня немного исцарапал… кое-где, — почти промурлыкала эта дикая кошка.
— Спалишь ты меня нахрен. Ко всем чертям собачьим, — сипло выдохнул я прямо в розовые губы.
Но я кто? Правильно! Я кремень. И чуть-чуть засранец.
— Я оставлю немного, чтобы поцарапать как надо. Кое-где. Но без душа я к тебе в постель не полезу. — Я даже глаза зажмурил, чтобы не видеть предположительно летящий в морду кулак.
А что?
Поменяй нас местами, я бы так и сделал — зарядил бы слева мудаку, который смеет отказывать в самом насущном самой любимой женщине.
— Ну что ж, большой грязный мальчик. Душ — так душ, — неожиданно легко согласилась мучительница. — Но тогда я первая.
Я распахнул глаза, неверяще глядя на Мари. Однако эта чертовка знала, что делает. Медленно и невыносимо чувственно она принялась расстегивать свои джинсы. Прикусив нижнюю пухлую губку, просунула пальчики под пояс и, виляя аппетитной задницей, начала стаскивать брюки вниз, «случайно» прихватив и кружевные белые трусики.