И тут Джейн поняла, что слишком голодна, чтобы обращать внимание на то, кто и что говорит.
Когда тарелки унесли, Джейкоб Тэвернер поднялся.
– Сейчас, наверное, рановато для речей, но я хочу произнести совсем короткую речь и предложить вам тост. Уверен, вам всем очень любопытно, зачем же я вас сюда пригласил. Что ж, сейчас объясню. На самом деле все очень просто. Вот сидят кузены, большинство из которых никогда не видели друг друга раньше. Я подумал, что хорошо было бы нам всем увидеться и познакомиться. За две мировые войны семейные узы по всему миру натягивались, рвались и исчезали под бомбежками. Из нашего поколения остались только Энни Кастелл и я – два единственных живых внука старого Джеремайи Тэвернера. У него было восемь сыновей и дочерей, и остались от них лишь мы двое. Мы – внуки, а вы – правнуки. У меня нет другой родни, и поскольку я не смогу взять деньги с собой в могилу, я решил, что хочу узнать вас всех поближе, прежде чем решу, что я хочу с ними сделать. Разумеется, я намерен прожить как можно дольше, и поскольку я не чувствую себя ни на день старше, чем двадцать лет назад, то скажу, что протяну еще как минимум лет двадцать. Это первая часть моей речи, и теперь я попрошу вас выпить за Семью. Фогарти уже наполнил ваши бокалы. Вот мой тост: за Семью.
Джейн едва прикоснулась к бокалу и поставила его на место. Выпили все, кроме Фредди Торпа-Эннингтона, который сполз на стуле и, очевидно, спал как убитый. Джейкоб обвел стол блестящими ехидными глазами, повторил тост «за Семью» и добавил:
– Пусть она никогда не становится меньше. – Затем он продолжил: – Что ж, теперь я знаком с вами со всеми, а вы знакомы друг с другом.
Джейн подумала: «Насколько хорошо он знаком с каждым из нас? Насколько много мы знаем о других? Я знаю Джереми, а он знает меня. Под этим вежливым видом он кипит от ярости. Чего бы ему действительно хотелось, так это вытащить меня отсюда и задать мне взбучку, но он не может этого сделать, бедняга. Очень жаль. Придется мне ему как-то за это отплатить. Я всегда знаю, о чем он думает в настоящий момент. А вот другие… Что-то не так с Флоренс, но я не знаю, что именно. Вид у нее такой, словно ее ударили по голове и она никак не может прийти в себя. Эл пьян, и ему нужна Айли. Милдред, – тут она внутренне рассмеялась, – в каком-то смысле ей каждая минута в тягость: с одной стороны Эл, с другой Фредди, двое пьяных мужчин, а она за много миль от своего магазинчика рукоделия. Но в каком-то смысле она взволнована. Наверное, с ней никогда ничего не случалось, и не думаю, что случится в будущем, так что ей нужно воспользоваться этой ситуацией в полной мере. Интересно, о чем думает Джеффри. Наверное, о рекламном лозунге со словом «семья»: «Наша картофелечистка нужна в каждой семье!» Мэриан… тут и гадать нечего. Вот она, великолепна в черном парижском платье, три нити жемчуга свисают до колен, прекрасные глаза задушевно глядят на Джейкоба.
Мэриан решила занять сцену и пустилась в многословную речь:
– Дорогой мой, я совершенно с вами согласна, совершенно. Нам всем нужно стать ближе друг к другу, правда? В конце концов, если мы можем друг другу помочь, то для этого мы и собрались, разве нет? Я всегда это говорила. А что до завещаний, о них нам нечего говорить, потому что в наше время все живут невероятно долго, если не гибнут под бомбами или еще от чего-нибудь. Мой первый муж, Моргенштерн, был бы жив сейчас, если бы не настаивал так на полете в Штаты в разгар всех этих авианалетов. Именно поэтому у меня предубеждение против завещаний – он ведь просто оставил все благотворительным заведениям и своей секретарше, женщине с лошадиным лицом и обесцвеченными волосами. Это лишний раз доказывает, что никогда ничего не знаешь наперед, правда? Никто и представить не мог, что она так опасна.
– Моя дорогая Мэриан, речь ведь произношу я.
Она одарила его теплой, нежной улыбкой.
– И вы очень хорошо это делаете. У мужчин такие вещи хорошо получаются. Рене, мой второй муж, произносил чудесные речи, когда выигрывал какой-нибудь приз. Но я всегда знала, что он погибнет во время гонок, и конечно, так и случилось. И вот я во второй раз оказалась вдовой без единого пенни.
Флоренс Дьюк по другую руку от Джейкоба медленно произнесла глубоким голосом:
– Везет же некоторым.
Мэриан Торп-Эннингтон не обратила на это внимания. Вряд ли она вообще слышала. Поток ее слов лился дальше:
– Так что вы понимаете, почему я не люблю завещания – они ужасно ненадежны. Конечно, у Рене совершенно не было денег, а теперь и у Фредди их не будет. И я всегда думаю, что гораздо лучше видеть, сколько удовольствия ты можешь доставить, пока ты жив, вместо того чтобы ждать, пока умрешь. Я хочу сказать…
Улыбка Джейкоба внезапно стала злобной. Он сказал тихо и холодно:
– Благодарю, я совершенно точно знаю, что вы хотите сказать. А теперь я продолжу свою речь.
Он наклонился и постучал по столу.