– Если хочешь, можешь считать, что я выдвигаю гипотезу, но вот что, на мой взгляд, произошло. Мистер Лесситер находит записи своей матери, скажем, где-то между половиной восьмого и восемью часами вечером среды. Он звонит миссис Уэлби и дает ей понять, что она нарушила закон. Когда он вешает трубку, она звонит мисс Крэй. Я могу предположить, что оба этих телефонных разговора состоялись. Мы знаем, что один из них точно произошел. Что нам нужно – так это доказательство того, что второй разговор тоже состоялся, и свидетельства того, о чем шла речь в обоих случаях. Вы уже беседовали с девушкой, которая дежурила на коммутаторе?
– Думаю, нет – Дрейк упомянул бы об этом. До сих пор ничто не наводило нас на мысль о том, что звонок, полученный Риеттой Крэй в среду вечером, имеет какое-то отношение к убийству.
– Тогда, Рэндал, нужно проследить, чтобы эту девушку допросили, и немедленно. Нам нужно знать, были ли в тот вечер звонки из Меллинг-Хауса, и слушала ли она их. А также слышала ли она какую-либо часть разговора между миссис Уэлби и мисс Крэй.
– Им не разрешается слушать разговоры абонентов.
Мисс Сильвер улыбнулась.
– Мы все делаем множество вещей, которые делать нельзя. Местные жители всегда интересовались положением дел мистера Лесситера. Надеюсь, мы обнаружим, что Глэдис Люкер оказалась достаточно любопытна, чтобы подслушать.
– Вы знаете, кто дежурил на коммутаторе?
– О да, она племянница миссис Гровер. Очень милая девушка. Она ничего не повторяла из услышанного, но экономка миссис Войси, которая дружна с ее тетей, кажется, думает, что Грейс что-то не дает покоя.
Марч рассмеялся.
– Я велю ее расспросить, но не разочаруйтесь, если окажется, что это душевное состояние вызвано лишь тем, что ее парень забыл про свидание. Что ж, мне пора. Кстати, Дрейк сыт по горло вашими отпечатками следов. Мой долг благодарности вам растет.
– Ну что ты, Рэндал!
– Дорогая моя мисс Сильвер, вы не представляете, как мне не нравится этот достойный человек, и я не могу сказать об этом никому, кроме вас. Рвение, рвение, сплошное рвение! Вам, возможно, будет интересно узнать, что, по его авторитетному мнению, дама, оставившая следы, носит четвертый размер обуви.
– Я и сама ношу четвертый, Рэндал. – Мисс Сильвер кашлянула. – И миссис Уэлби тоже.
Глава 37
Кэтрин Уэлби вышла из автобуса на рыночной площади в Лентоне и свернула на узкую улочку под названием Монашеский переулок. Мужского монастыря там давным-давно не было, осталось только название, но за витринами модных магазинов на главной улице скрывались старинные дома. В одном из этих домов располагалась контора мистера Холдернесса. Книжный магазин на первом этаже много раз менял владельцев, но фирма «Стенвей, Стенвей, Фулперс и Холдернесс» занимала верхние этажи уже сто пятьдесят лет. Из двух Стенвеев нынче остался только один – инвалид, который заглядывал в контору все реже. Племянника с той же фамилией вскоре должны были принять на работу в фирму. Сейчас он заканчивал военную службу. Темные портреты предков Стенвеев демонстрировали их как людей в высшей степени респектабельных, с проницательным взглядом и жестким ртом. С годами этот тип внешности не изменился. Фулперс всегда был только один, он умер в 1846 году, когда в конторе появился первый Холдернесс: его матерью была Эмилия Фулперс, а отец был родственником Стенвеев по женской линии. В общем, это была одна из тех давно существующих семейных фирм, которые все еще можно найти во многих маленьких городках.
Кэтрин вошла в дверь справа от входа в книжный магазин и поднялась по двум ступенькам. Вымощенный плиткой коридор вел к мрачной лестнице, а лестница вела на второй этаж, к кабинету, где сидели сотрудники мистера Холдернесса. На соседней двери висела табличка с именем последнего Стенвея, но различить его можно было только в очень ясный день.
Кэтрин Уэлби минуту поколебалась, затем прошла через эту пустую комнату, в которой теперь хранились лишь пыльные коробки с документами, и открыла дверь в следующую комнату. Стук печатной машинки прекратился, девушка подняла на нее глаза и снова их опустила. Алан Гровер поднялся ей навстречу.
Он столько раз будет потом вспоминать это. Единственное окно в комнате выходило в Монастырский переулок, поэтому электрическое освещение выключали только в самую хорошую погоду. Оно было включено и сейчас, ярко освещая золотые волосы Кэтрин и маленькую бриллиантовую брошь у горла. В этом свете ее синие глаза были еще ярче. Она принесла с собой само дыхание красоты, саму романтику. Когда тебе двадцать один, эти чувства легко пробудить. Юность сама себя очаровывает. Он услышал, как она говорит «доброе утро» и запнулся, отвечая.