Миссия «Алсос»

Мы нашли, например, главного химика химического концерна «Ауэр», которого разыскивали еще с момента вступления в Бельгию. Но он не сообщил нам ничего нового. Так же было и с остававшимися в Берлине немногими физиками, работавшими в промышленности. Ученые, работавшие в гестапо, были уже выявлены до нашего прибытия. Некоторые из них оставили в своих опустевших домах кое-какие следы для нас, чтобы мы позднее могли проследить за ними. Нашлась и секретарша Рудольфа Ментцеля. Она жила одиноко в большой выгоревшей и разбитой бомбами вилле и ютилась в уцелевшей каморке швейцара. В этой вилле некогда помещалась собственная научная академия Гиммлера, так называемая «Аненэрбе», или Академия родовой наследственности. Цокольный этаж, единственное не полностью разрушенное место, еще сохранил остатки странной тевтонской символики и обрядности; виднелись какие-то непонятные идолы, казавшиеся при первом взгляде телами жертв. В углу находилась яма с пеплом, в котором я нашел череп ребенка.;

Египетский музей вряд ли можно считать подходящим местом для поисков следов уранового предприятия, но прежде я бывал в нем; тогда это был один из лучших музеев в своем роде и я полюбопытствовал взглянуть, во что он превратился теперь. Музей был полностью превращен в развалины. Почти единственным уцелевшим экспонатом была поврежденная взрывом печально выглядевшая мумия птолемеевской эры. Бедный старик-сторож, работавший в музее и раньше, был очень тронут моим интересом к музею и упорно хотел подарить мне эту уцелевшую мумию. На мгновенье я соблазнился возможностью послать ее в Вашингтон с указанием «Проверьте на радиоактивность». Но мумия оказалась чересчур большой для нашего джипа, и мне пришлось удовлетвориться несколькими клочками ее раскрашенной одежды.

Но главным образом мы хотели посетить ныне опустевшие помещения Физического института кайзера Вильгельма, где исследования урана начались еще в 1939 году. Это было одно из немногих уцелевших зданий. Крупный знак над дверью означал, что здесь находится штаб-квартира начальника разведывательной службы Контрольной комиссии США. Во круг, казалось, все было пусто. Мы вошли в комнату с двумя столами. Встретивший нас офицер никак не мог понять нашего интереса к этому зданию.

«Здесь все пусто, — сказал он. — Все, даже выключатели и провода, вывезено. Мы нашли какой-то хлам и выбросили его на задний двор. Подвальное помещение выглядит довольно странно. Похоже, там был плавательный бассейн. Пройдите и посмотрите».

Мы тщательно все проверили. «Хлам» на заднем дворе состоял из обломков лабораторного оборудования для исследований по ядерной физике и блоков прессованного оксида урана. Валялось также несколько записных книжек, по которым можно было судить о характере проводившихся там исследований. Подвальное помещение представляло собой защищенный от бомб бункер — лабораторию, которой немцы так гордились. Создавалось впечатление, что в прошлом она была превосходно оборудована. За «бассейн для плавания» приняли яму, в которой предполагалось соорудить котел. Металлические контейнеры и рамы для размещения кубиков урана стояли рядом. Я вспомнил примитивную установку, с которой начинал Энрико Ферми в подвалах Колумбийского университета. По сравнению с ней эта берлинская лаборатория, даже пустая, производила впечатление большого достижения. Я остался там ненадолго один и в тусклом свете обратился к богу с благодарностью, что он дал мне великое счастье понять на языке физики, который был мне особенно близок, крушение нацизма.

Хиросима и немецкие ученые

Однажды в начале августа 1945 года я разбирался в руинах гиммлеровской штаб-квартиры. Я хотел найти что-нибудь конкретное, характеризующее интерес Гиммлера к научным исследованиям. Внезапно я услышал зовущий меня голос:

— Эй, Сэм! Сэм, где вы?

Звал меня один из офицеров нашей миссий. Он очень запыхался. По его словам, ему пришлось облазить весь Берлин, пока он наконец не заметил мой джип с эмблемой Алсос на номере среди развалин того, что прежде называлось Принц-Альбрехт-штрассе. Он бросил торопливый взгляд на свои наручные часы.

— У вас осталось ровно пятнадцать минут, чтобы успеть на самолет во Франкфурт! — выпалил он.

— С какой стати я должен лететь во Франкфурт? — спросил я. — Я как раз назначил многим прийти сюда и помочь мне. Здесь в Берлине еще столько дел!

— Приказано, — ответил он, — Вас ждет специальный самолет.

— Что же, я не могу взять даже свою пижаму и зубную щетку?

— Времени нет абсолютно. Мы и так потеряли больше часа, разыскивая вас.

Все это производило впечатление чего-то важного. Грязный, — а я действительно перепачкался, роясь в гиммлеровских пожитках, — я забрался в джип, и мы, завывая сиреной, помчались по Берлину на темпельгофский аэродром через ворота, минуя всякие формальности, прямо к самолету. Пропеллеры уже вращались, у распахнутой двери стоял солдат, выразительно взглянувший на меня. Я прямо из джипа перебрался в самолет, дверь захлопнулась, взревели моторы, и мы взлетели. Все происходило прямо, как в кино!