Я не имел ни малейшего представления, зачем меня вызывали во Франкфурт, где находился штаб нашей разведки, и для чего нужна вся эта спешка. Экипаж самолета был мне незнаком. Было бесполезно расспрашивать их: похоже, что они знали не больше меня. Возможно, думал я, меня кто-нибудь встретит на аэродроме.
Когда через несколько часов мы приземлились во Франкфурте, там не было ни военного оркестра для моей встречи, ни джипа нашей миссии. Я сел в армейский автобус, на котором и добрался до штаба.
— Ну-с, я здесь, — произнес я. — Что дальше?
Все были удивительно уклончивы.
— Это связано с парнями, которых вы посылали в Мюнхен, — сказали мне. — Их ждут обратно, и мы думали, что вы хотели бы их проинструктировать перед отправкой в Вену. С ними также два офицера, прибывших из Лондона, а может быть, и из Вашингтона.
Никто не мог толком объяснить мне причин моего столь мелодраматического отбытия из Берлина. Даже полковник Паш сделал бесстрастное лицо, когда я обратился к нему с вопросами. Я был ужасно разозлен и с нетерпением ожидал очередного самолета, чтобы вернуться обратно к моим берлинским руинам.
Однако нашлась и крупица утешения. По пути из Парижа ко мне в Берлин прибыли Карл Бауман, Дик Бете и наш секретарь Мэри Бохан и привезли двухнедельный запас чистого белья. Продовольствие не было проблемой для миссии Алсос — еды всегда было достаточно. Но вследствие наших постоянных разъездов из города в город мы зачастую страдали от недостатка чистого белья. Одно время в Геттингене дело дошло до того, что Аллан Бейтс, наш металлург из фирмы «Вестингауз», обыскал весь немецкий дом, в котором мы остановились. Все, что он нашел, — это длинные розовые дамские рубашки. В течение нескольких дней он был вынужден носить эти рубашки.
В этот вечер, болтая после обеда у одного из наших гражданских ученых, я впервые услышал об успешном испытании атомной бомбы в Нью-Мексико. Узнал я также и о том, что офицерам нашей миссии уже было известно об этом, но они ничего не говорили мне. Конечно, из неофициальных источников мне тоже было известно о планировавшихся испытаниях и даже приблизительно об их дате. Но все же я чувствовал себя до некоторой степени задетым тем, что меня не поставили в известность о происходящем. Создавалось впечатление, будто меня умышленно не допускали к этим делам: видимо, боялись, чтобы я не проговорился о чем-нибудь при разговорах с немецкими физиками.
Мы вернулись домой незадолго до полуночи. Проводив Мэри Бохан в отель, мы остановились пожелать друг другу покойной ночи. Сержант у стола включил радио на полную мощность. Пробило полночь. И вдруг громкоговоритель разразился новостями о взрыве атомной бомбы над Хиросимой.
Меня поразила подробность сообщенной всему миру информации о том, что так долго хранилось под самым строжайшим секретом. Мисс Бохан была поражена еще больше. Секретность была настолько полной, что даже она, секретарь миссии Алсос, имела лишь самое неопределенное представление о том, зачем мы находились здесь. Только теперь она поняла, в какой организации работала. Всякие случаи из прошлого, которые в то время так и оставались для нее непонятными, теперь начали приобретать особый смысл. Она засыпала меня вопросами, и я далеко не на все смог ответить или из-за секретности, или потому, что сам не знал.
Во всяком случае, теперь мне были понятны причины моей внезапной вынужденной эвакуации из Берлина. Мои военные «ангелы-хранители» в Вашингтоне опасались, что сведения о бомбе могут быть занесены русским «на моем хвосте». В Берлине тогда не существовало барьеров между русской и американской зонами. В Вашингтоне побаивались, что русские похитят меня и заставят выдать атомные секреты. Все это было очень лестно, но глупо. Ведь русские не могли бы заставить меня рассказать то, чего я не знал! Потребовались бы месяцы бюрократической волынки, прежде чем они вообще узнали бы, кто я такой, где нахожусь и как подойти ко мне.
Я без промедления вернулся в Берлин, и единственным русским, вступившим в контакт со мной, был солдат, спросивший, не продам ли я ему часы. Надо же было так случиться, что мои часы остановились как раз в это самое утро и, таким образом, мое намерение легко «сделать» двести пятьдесят долларов лопнуло как мыльный пузырь!