Миссия пролетариата

Материализм и есть тот самый Срединный путь, о котором говорил Будда. Все обвинения в прагматизме, бескрылости, предпочтении корыстных интересов, адресованные материализму, в действительности относятся как раз к ревизионизму, они относятся к случаю, когда Рабочий соглашается стать столь же послушным сыном Капитала, как и Буржуин, чтобы получить и свою долю сладких пряников, свою баночку варенья и кулечек печенья. И Бернштейн, и другие оппортунисты правы в том, что это действительно возможно, в случае полной покорности кое-что перепадет от алчного отца. Но это не материализм и уж тем более не путь пролетариата, миссия которого состоит в том, чтобы обнажить наготу своего деспота-отца и последовать заветам Матери-материи. Завет же состоит в том, чтобы всегда противостоять отчуждению собственной отчужденности, избегать зависимости от бочки варенья и корзины печенья, держать свое воображение свободным от всех посулов мамоны.

Следствием оппортунизма становится роковой сбой в иерархии целей и задач, забвение того обстоятельства, что экспроприация буржуазии осуществляется вовсе не для того, чтобы занять ее место, буржуазия экспроприируется как класс, как организатор производства и организатор потребления, и без переоценки ее ценностей историческую экспроприацию осуществить не удастся. Это не значит, что экономическая борьба не нужна, она нужна и значима во всех смыслах – и в плане установления человеческой справедливости (есть такая константа в истории), и с точки зрения обретения достойных материальных условий существования, и, конечно, как инициация, как школа социального протеста: пролетариат пополняет свои авангарды и обретает себе союзников, проходя через такие школы. Бои приходится вести на всех фронтах, главное, не терять из вилу стратегическую задачу или собственно миссию, а это возможно, если только придерживаться исторического материализма (материалистического понимания истории). Тогда наступает время «активного Солнца», обеспечивается единство светила с его собственными протуберанцами. Вступившие в борьбу и примкнувшие к сознательному пролетариату трудящиеся делают это в стремлении улучшить условия собственного существования. Однако в борьбе приоткрываются новые горизонты, касающиеся человеческого в человеке вообще, и это можно назвать самым действенным просвещением. Соучастие в исторической миссии класса окрыляет, заменяя цеховую узость и близорукость орлиной зоркостью. Так обстоит дело для кустарей, ремесленников, мелкобуржуазных элементов, и это понятно.

Но совершим опять челночное движение: а художники? В какой мере им передается эта окрыленность? Художнику хочется иметь дело с материей, но с «горячей» материей, в которой оплавлены все перегородки. Возьмем опять революционный Октябрь как самый яркий образец исторического торжества пролетариата. Что видят, например, Татлин, Филонов, Маяковский, Мейерхольд? Они видят, что не все поэтические нюансы переживаемы, не все детали художественной формы сразу обретают признанность. Тут можно было бы и не заметить позицию снисходительного просветительства, если бы не поражающая способность пролетариата преодолевать все перегородки. Инновации в сфере искусства ценимы художником, тут-то каждый сам себе демиург, и некоторая сдержанность пролетариата в отношении «самого нового» и «самого небывалого» вызывает у демиурга досаду. Но сам этот демиург зачастую является стопроцентным обывателем по отношению к близлежащим творчески слоям, о творческом потенциале которых он даже и не подозревает, оставаясь ручным буржуазным созданием, привыкшим относиться к наличной разграфленности социального поля как к закону природы, пусть даже и испытывая при этом ощущение абсурда, прекрасно описанное Кафкой. И что же он видит, примкнув к революционному пролетариату, бросившись в самое жерло материи?