Миссия ранга «Жизнь» 2

«По мелочи» оказался несессер[97] с полным «джентельменским набором» в виде «рыльно-мыльных» принадлежностей, ниток-иголок, зубной щётки и тому подобного. Поблагодарил, но праздновать не стали наш Львов с началом войны преобразился из «вялого» командира, который по большей части отсутствует в расположении полка, в настоящего «отца солдатам». Чудеса героизма он не демонстрировал, но тягот военной жизни не избегал и жил вместе с офицерами на передовой. Причём если солдат и офицеров время от времени меняли, отводя в город на несколько дней или недель, то Львов крайне редко покидал укрепления. Такие гвардейцы тоже есть.

Перевели меня в отдельный батальон капитана Свиридова Михаила Евграфовича. Он тоже выслужился из рядовых сейчас, будучи в весьма почтенном пятидесятилетнем возрасте, считался (по мнению штабных, кои были ко мне настроены удивительно благодушно) лучшим учителем для меня, вчерашнего унтера. Комбат на диво моложав, силён и вынослив и считает это заслугой ЗОЖа. Не скрывает он и того, что является старообрядцем[98].

Собственно говоря, именно из-за старообрядчества его карьера не слишком задалсь звание капитана для командира батальона, который вдобавок командует им больше десятка лет нонсенс. Правда, батальон был сокращённого состава не тысяча человек, а чуть более четырёхсот.

— Вот значит и наш четвёртый бастион, — повёл рукой капитан, — землянка для вас приготовлена. Точнее, место в землянке, офицеры у нас тут по несколько человек обычно селятся.

— Да уж ничего страшного, — с лёгкой улыбкой отвечаю командиру.

— Ну вот и славно. Положите пока вещи, да пойдёмте, я вас проведу, познакомлю с обстановкой да офицерами.

— Толстой Лев Николаевич офицер храбрый, но с несколько завиральными идеями. Прапорщик, как и вы, хотя уже подали на подпоручика.

Крепкий молодой парняга насмешливо приподнимает бровь, но слегка кланяется. На «солнце русской литературы» он пока никак не тянет, хотя в городе его знают. Тип он довольно странный одновременно «шалун», любящий пробежаться по борделям и моралист, учащий солдат не ругаться. Уже известен как писатель, но как офицер Не фонтан[99] — то, что он любит «погудеть» в городе, это полбеды, но солдаты его не воспринимают. Вроде как лезет воспитывать, помогать, но «Дуркует барин». Не дурак, не трус, порядочный, но в армии ему не место.

С солдатами моего взвода сошлись легко.

— Из низших чинов выслужился, — коротко сообщаю «истэблишменту» в виде унтеров-ефрейторов-писарей, покачиваясь на носках, — за храбрость, смекалку и грамотность.

— Так это, — пробует меня на слабину старший унтер, — Вашим благородием звать или.

Усмехаясь и начинаю давить взглядом. Через несколько секунд все стоят в строю по стойке смирно и что характерно, попыток проверить на слабину больше не было.

— Ружья разберите, — я там приволок с десяток штуцеров, раздадите их лучшим стрелкам взвода.

— Так это, — всё тот же унтер, — мы трофеи себе будем оставлять?

— Себе. Ну и с ротой-батальоном делиться.

Загомонили радостно.

— А.

— А ежели кому не по нраву, посылайте их ко мне я и до самого командующего дойти не постесняюсь.

Несколько дней потратил на знакомство с новыми подчинёнными и сослуживцами. Ротный, Суворин Игорь Николаевич, оказался вполне дельным офицеров в чине капитана, а коллеги-взводные так, «серенькие».

Затем началось привычное вылазки в тыл врага.

— Да тише ты, чёрт косорукий, — негромко говорю унтеру Савве Воскобойникову, молодому ещё рыжеватому мужчине с тараканьми усами, — не нервничай.

— Так оно само, — оправдывается тот, — обильно потея. Потеют и двое рядовых, как и Лев Николаевич, взятый в вылазку после многочисленных просьб и прямого приказа из штаба Горчакова. Вот как не хотел тащить за собой будущее «Солнце русской литературы».

А приходится я самый знаменитый «охотник», сиречь разведчик, в русской армии. По крайней мере, в крымских частях. За три месяца после становления прапорщиком получил «Станислава», «Владимира» и «Анну» с мечами, но почему-то исключительно четвёртых степеней. Правда, звание подпоручика дали и на самовольство с трофеями смотрели сквозь пальцы.

Ну да ладно Так вот таких вот «Львов Николаевичей» мне навязывают уже в третий раз. И в предыдущие два из-за их неумелых действий у меня гибли солдаты Зато «храбрецы-пластуны» по возвращении получали ордена. Но Толстой ничего так, держится видно, что на Кавказе воевал и понятие о пластунской науке имеет. По крайней мере, передвигается достаточно бесшумно, не гонорится, что «Эти действия невместны для дворянина». Нормальный, в общем, мог бы получится пластун.

С ейчас несколько бледный сидит как же, самостоятельно перхватил горло одному из охранников порохового склада.

— Вы по карманам-то пошарьте, — приказываю солдатам, показывая на трупы часовых, — да не стесняйтесь.

— Иван Фёдорович! Всё-таки вскидывается Толстой.